Дорога в Гандольфо

Режиссер тихонько затворил дверь. Она была приоткрыта, но его не заметили, и, следовательно, не стоило тревожить их. Ведь Гвидо мог смутиться: его гримерная была такой маленькой. Выходит, он собирается поехать на встречу с папой. Возможно, он сможет уговорить папу Франциска учредить какой-нибудь фонд для «Ла Скала Минускола». Уж они-то сумеют найти применение этим денежкам!

Пение в тот вечер было поистине ужасным.

* * *

– Айяее! Аль-фатах! Арафат!

Палестинские революционеры с воплями вырвались из самолета и по трапу спустились на бетонку аэропорта Дар-эль-Бейда. Они обнимали и целовали друг друга и рубили ночной воздух своими кинжалами. Один неудачник отхватил напрочь себе мизинец, однако никто не обратил на это особого внимания. Потом вся банда под предводительством Крысиных Глаз бросилась к легкому ограждению, окружавшему летное поле.

Никто не попытался их остановить. Мало того, прожекторы были направлены в их сторону, помогая им найти дорогу. Администрация аэропорта понимала, что свет на руку идиотам, стремившимся покинуть посадочную площадку. Но если они побегут через здание вокзала, то может пострадать репутация самой администрации. И, наконец, чем быстрей они уберутся, тем лучше: пользы-то от них для туристического бизнеса никакой.

В тот самый момент, когда последний палестинец выскочил из самолета, Сэм, пошатываясь, зашел в буфетную авиалайнера «Эр-Франс». Просто так, без всякой цели. И в самый разгар хаоса «Эр-Франс» была на высоте, сохраняя деловую активность. Сверкавшие металлические подносы высились стопками в ожидании очередной партии пассажиров.

– Плачу за любое из этих чертовых блюд! – взмолился Сэм.

Стюард в ответ обворожительно улыбнулся.

– Сожалею, мсье, но правила запрещают обслуживание питанием после посадки самолета.

– Но, ради бога, мы же были угнаны!

– У вас билет до Алжира. Вы в Алжире. На земле. После посадки. Значит, кормить вас не положено.

– Это бесчеловечно!

– Это «Эр-Франс», мсье.

Дивероу мыкался среди алжирских таможенников. В правой руке он держал четыре пятидолларовые купюры, раскинутые веером, словно игральные карты. Каждый из трех алжирских инспекторов пропускал его, улыбался и направлял к следующему коллеге, и лишь на четвертом закончилась вся эта карусель. Багаж даже не открывали. Сэм выхватил свой чемодан с ленты конвейера и в бешенстве глянул в сторону аэродромного ресторана.

Он был закрыт. По случаю религиозного праздника.

Такси, которое везло его из аэропорта в отель «Алетти» на улице Энур-эль-Кеттаби, не принесло успокоения ни его нервам, ни его пустому агонизирующему желудку. Машина оказалась древней, шофер не моложе, а дорога в город изобиловала крутыми поворотами, петлями и изгибами.

– Мы очень извиняемся, мсье Дивероу, – произнес темнокожий портье на безупречном английском, – но все алжирцы соблюдают пост с восхода и до заката солнца. Такова воля Мохаммеда.

Сэм перегнулся через мраморную стойку и понизил голос до шепота:

– Послушайте, я уважаю все существующие каноны религий, но я ничего не ел и готов выложить немного денег.

– Мсье, – глаза портье расширились в религиозном экстазе, и, вмиг отрешившись от всего земного, он вытянулся во весь свой пятифутовый рост, – такова воля Мохаммеда! Воля Аллаха!

– О всевышний, не верю своим глазам! – донеслось откуда-то из холла отеля «Алетти». Освещение было слабым, потолки высокими, а фигура кричавшего скрывалась в тени. Единственное, что Сэм узнал, – это голос, глубокий, женственный. Кажется, он когда-то слышал его, но до конца не был в этом уверен. Да и как в эту минуту, находясь на последней стадии голодания, он мог быть хоть в чем-то уверен, вглядываясь в призрачный силуэт в холле во время алжирского религиозного праздника? Все вокруг было пронизано неопределенностью.

Но тут фигура прошла через смутное пятно света, неся две огромные груди, величественно рассекавшие воздух.

«Полные и круглые». Но почему же он так испугался, узрев этот сюрприз? Десять миллионов, тридцать миллионов и даже сорок миллионов не взволновали бы его сильнее. Каким образом оказалась тут вторая жена Маккензи Хаукинза?

Она прижала прохладное полотенце ко лбу Сэма, распростертого на кровати. Шесть часов тому назад она стянула с него башмаки, носки, рубашку и сказала, чтобы он лег на спину и прекратил дрожать. И не просто сказала, а приказала. И пусть перестанет бессвязно лепетать о нацистах, курином помете и арабах с дикими глазами, которые вознамерились сбивать самолеты только потому, что те летают там, где и положено. Такой вот разговор!

Но это было шесть часов назад. На заданный отрезок времени она отвлекла его от мыслей о еде, о Маккензи Хаукинзе и некоем шейхе по имени Азаз-Варак, а также – о боже! – о похищении папы!

И, кроме того, ей удалось свести общее умопомешательство до уровня обычного кошмара средней величины.