Дорога в Гандольфо

Однажды старый Фрескобальди сказал сыну, что тот должен жениться на кузине из их деревни Розе Бомбалини, у которой имелись некоторые сложности с подысканием мужа, и посулил к тому же подарить ему на свадьбу фонограф. Тогда он сможет слушать музыку, какую его душа пожелает. Но если он ослушается и не женится на Розе, отец набьет своему чаду задницу.

И вот шесть лет, пока святой отец Джиованни Бомбалини, его кузен и шурин, учился в Ватикане и работал за границей, Гвидо был вынужден терпеть брак с его стопятидесятифунтовой вздорной и истеричной сестрицей по имени Роза.

В утро седьмой годовщины их свадьбы он махнул на все рукой. Издав дикий вопль, перебил оконные стекла, расколотил мебель, разбил о стены горшки с цветами и заявил, что Роза и шестеро ее детей – самые отвратительные ублюдки, каких он когда-либо встречал.

Баста!

С него хватит!

Роза собрала детишек и вернулась на родительскую ферму, Гвидо же отправился в город, в мучную лавку отца. Там он схватил чашку томатного сока, выплеснул ее в физиономию папаши и покинул Падую. Навсегда. Уехал в Милан.

Если мир не примет его как великого оперного тенора, он хотя бы будет рядом с великими певцами, с великой музыкой.

Будет чистить нужники, подметать сцену, шить костюмы, носить копья в массовках. Он готов на все.

Он отдаст свою жизнь театру «Ла Скала»!

И вот более сорока лет режиссер провел рядом с Фрескобальди. Тот поднимался медленно, но счастливо – от туалетов до работы с метлой, от обметывания петельных швов до копий в массовках, пока в конце концов не был награжден несколькими словами со сцены: «Ради бога, не пойте, Гвидо! Лучше говорите, понятно?» И все же полная обнаженность чувств сделала его любимцем не очень-то разборчивых меломанов в оперном театре «Ла Скала Минускола», где цена билета пониже.

Фрескобальди со временем прижился там, стал для театра просто незаменим. Он всегда был готов помочь на репетиции, что-то подсказать, принять в чем-либо участие, рассказать что-нибудь: познания у него были огромные.

Только однажды за все годы Гвидо нанес вред другому человеку. Да и то не по своей вине. Разумеется, речь идет о попытке газеты «Пополо» опорочить его кузена, папу. К счастью, коммунистический писака не коснулся женитьбы Фрескобальди на его сестре. Воспоминания о ней причинило бы Гвидо боль, поскольку Роза Бомбалини умерла от невоздержанности в еде еще тридцать лет тому назад.

Режиссер заторопился в гримерную Фрескобальди. Но опоздал. Леди, беседовавшая с Гвидо, несомненно, была синьорой Гринберг. На вид – типичная американка, к тому же хорошо обеспеченная. Ее итальянский звучал немного странно: она тянула слова, будто зевала, хотя сонной не выглядела.

– Видите ли, синьор Фрескобальди, моя задача нейтрализовать те мерзости, которые сочинили коммунисты.

– О да! Конечно, пожалуйста! – растерянно бормотал Гвидо. – Они поступили бесчестно! Во всем мире не сыскать человека более непорочного, чем мой кузен папа! Я плакал от возмущения!

– Уверена, он в этом не сомневался. Ведь он так хорошо отзывается о вас.

– Да-да, он все понимает, – ответил Гвидо, и влага заволокла его моргающие глаза. – Еще детьми мы частенько играли вместе, когда наши семьи бывали друг у друга. Я больше всего любил из всех братьев и кузенов Джиованни – о, простите меня! – папу Франциска. Даже мальчиком он был уже хорошим человеком. Впрочем, какое это имеет значение? А как он умен!

– Он будет рад снова увидеться с вами, – сказала синьора. – Мы еще успеем определить точную дату, но он надеется, что вы встретитесь и вместе сфотографируетесь.

Гвидо Фрескобальди не смог совладать с собой и растроганно заплакал, правда, беззвучно и без жестикуляции.

– Он такой замечательный человек! Знаете, когда вышла та ужасная газета, он прислал мне записку. Он написал мне: «Гвидо, мой кузен и дорогой друг! Почему ты скрываешься все эти годы? Когда приедешь в Рим, пожалуйста, позвони мне. Мы сыграем в бачче. Я все подготовил в саду. Да будет всегда с тобой мое благословение! Твой Джиованни». – Фрескобальди промокнул глаза уголком вымазанного гримом полотенца. – И ни намека на гнев или даже недовольство. Разумеется, я никогда не побеспокою такую высокую персону: кто я по сравнению с ним?

– Он знает, что вы неповинны в той мерзости. Но, поймите, ваш кузен не должен ничего знать о том, что мы с вами готовим антикоммунистическую статью. С такими политиканами, как они, надо…

– Ни слова больше! – перебил ее Гвидо. – Я ничего не скажу. Послушаюсь вас и съезжу в Рим. Если понадобится, кто-нибудь из коллег подменит меня. Пусть публика забросает меня помидорами, но для папы Франциска я готов на все!

– Он будет тронут.

– Знаете ли вы, – Фрескобальди наклонился вперед в кресле и понизил голос, – что без усов и бороды я очень похож на моего высокопоставленного кузена?

– Вы действительно так думаете?

– Да. Нас часто путали в детстве.

– Это никогда не приходило мне в голову. Но теперь, когда вы сказали об этом, я, кажется, улавливаю сходство.