Дорога в мужество

Разбитая дорога кончилась. Машины снова пошли большаком, объезжая кое-где свежие воронки. По одной стороне дороги, на полкилометра, вплоть до леса, тянулась теперь заросшая сурепкой и васильками озимь, по другой расстилались поля, словно бы утыканные изумрудными кустиками молодой картофельной ботвы. Выплыли слева задымленные печные трубы на пепелище, горбатый журавель над замшелым срубом — на телефонном кабеле висела мокрая бадейка. Со ствола тополя, растущего подле колодца и живого только нижними ростками, требовал сколоченный наспех щит:

Товарищ, стой!

Запомни!

Здесь сожжено 16 домов,

погибло в огне и под пулями

27 человек — женщин, детей,

стариков…

Отомсти за них, товарищ!

Машины шли самым тихим ходом, моторы дышали сдержанно и глухо.

Все больше становилось труб. Между ними приземисто горбились желтые крыши землянок, и везде, по всему пустырю, густо зеленели не поддавшиеся смерти кусты крыжовника, цвели голубоватые петушки и алые маки.

На краю деревни бородатый старик и парнишка лет четырнадцати с двух концов увлеченно обтесывали бревно. Чуть в стороне белел уже связанный первый венец нового сруба. Пока пепелище не скрылось за поворотом, Бондаревич все вглядывался в согбенные фигуры старого и малого, а потом долго еще слышал упорный, размеренный перестук топоров.

2

Мещеряков, исхлестывая ивовым прутом запыленное голенище, молча ходил по самому взлобку песчаного бугра, поглядывая то вперед, на изрытую воронками, полузалитую водой низину, в конце которой догорала зажженная боем деревня, то назад, на четвертое орудие, оставленное посреди кочкастого луга.

— Видите, стоим на самой горе, отсюда они и лоб, и днище покажут. Как раз тут их и надо бить. Полезут в болото, туда и дорога. Где собираетесь орудие ставить?

— Вон в тех развалинах, — показал рукой Бондаревич на бугорок у зарослей кустарника. — Там дом стоял. Фундамент — каменный. Расчистим погреб — лучшего окопа не придумать.

— Добро. Располагайтесь. — Мещеряков, не прощаясь, размашисто зашагал к дороге, где ждала его батарея. «Он и сам не верит, что здесь пойдут», — заключил Бондаревич, всходя на заросший крапивой бугор, к которому Поманысточко уже подводил его орудие. Увидел вбитый в землю свежеотесанный колышек, от него змейкой тянулась и пропадала в траве нитка кабеля. У старого пня лежал неподключенный телефонный аппарат. «Ну и ну, раньше меня огляделся! — восхищенно подумал о Мещерякове. — А еще спрашивает, где будете орудие ставить».

Погреб очистили дружно и быстро. Одну стену его пришлось разобрать, через пролом вывести въездную аппарель. Невысокий бруствер нарастили камнями из развалившегося фундамента, засыпали песком, в стенах выдолбили ниши, сложили в них боеприпасы. Потом принялись рыть стрелковый окоп в рост человека — бруствером в сторону кустарника. Работа шла деловито и весело. Чуркин, видно, скучавший без Суржикова, взялся за Поманысточку:

— Давай вкалывай, душа калымная! Лопатой ворочать — это тебе не людей обирать на большой дороге.

Хитрый Поманысточко, разгадав намерение Чуркина, тотчас согласился с ним:

— Эге ж.

— А скажи без брехни, Микола, здорово доводилось зашибать на леваках?

— Ого-о! Домину каменный отгрохал — один такой на селе!

— Вон как…

— Пасеку завел на двенадцать ульев…

— Неужто?

— Лисапед купил, патехвон, — стал загибать Поманысточко пальцы, заметив, что Чуркин заинтригованно ловит каждое его слово. Ще один лисапед, для Маруси. Забор сплошной поставил, щоб чужие собаки не лазили, и все за эти гроши, за калымные. А самое главное… Тесть у меня — мужик-золото, так я ему перед войной такой подарок… Не, про цэ не скажу…

— Чего уж там? Крой вчистую! — настаивал Чуркин.

— Нет, — вертел головой Поманысточко, — про то не можно.

— Выкладывай, Микола, чего там? — подзадоривали Поманысточку Кравцов и Лешка-грек.

— Ну добре. Я ему, Осипович, из подарков подарок преподнес! Резиновые подтяжки, щоб штаны не спадали. О!

Ребята покатывались со смеху. Чуркин ошарашенно поморгал, потом, изловчившись, шлепнул Поманысточку лопатой пониже спины и тоже захохотал:

— Обвел, шельмец! Тоже с вывертом, прах тебя возьми…

Бондаревич, приказав замаскировать бруствер, отошел к телефону, позвонил комбату. Мещеряков отозвался тотчас:

— Как вы там?

— К бою готов. Пока тихо.

— У Кривоносова началось. Ну — ни пуха ни пера! Скоро к вам заедет Тюрин.

Становилось жарко. Голый до пояса, Чуркин, развалясь рядом с Кравцовым, плотно прижимался потной грудью к прохладной земле:

— Удалось картавому крякнуть — наработался — всласть! Сверни-ка, Сергунек, на пару затяжек, задымим, чтоб дома не журились.

Теперь, когда перестали звенеть лопаты, Бондаревичу казалось — переместилась, приблизилась пулеметно-орудийная пальба. К нему подошла озабоченная Женя, тихо спросила:

— Индивидуальные пакеты раздать?

— Не надо пока. — Бондаревич незаметно накрыл ее руку своею.

Женя коснулась головой его плеча, улыбнулась:

— Я не боюсь. Что бы ни случилось — мы вместе…