Дорога в никуда. Книга вторая

К старику-аннековцу Ольга Ивановна пошла уже в 1985 году, после смерти Андропова. К тому времени слухи о банкете, на котором Ольга Ивановна объяснила Танабаеву, кто он есть, распространились не только по поселку, но и по всему Серебрянскому району и окрестностям. Причем, как водится, слухи обросли самыми невероятными подробностями, которых не было в действительности, будто бы Ольга Ивановна явилась на банкет с казачьей ногайкой, которую хранила как память не то от отца, не то от деда, и ей прилюдно отхлестала директора совхоза. За это время «воодушевленные» ее примером, о своем белогвардейском прошлом заявили сразу несколько стариков, некоторые помнили и предков Ольги Ивановны. Гораздо больше объявилось потомков тех, кто либо воевали под командованием ее отца, дяди, либо учились у ее матери. «Клейменный» анненковец, раньше не выходивший из дома, из боязни, что его станут обзывать «беляком» мальчишки, теперь уже просто еле таскал ноги от старости. Но когда Ольга Ивановна, заранее договорившись, сама пришла, её приняли как дорогую гостью. И сын, и сноха, и уже взрослые внуки, все смотрели на нее почтительно и с благодарностью. Они столько лет стыдились своего отца и деда, а Ольга Ивановна своим поступком и наличием того обстоятельства, что ее за это не преследовали власти… это как бы неофициально реабилитировало всех местных «беляков» и их потомков, которых на поверку оказалось не так уж мало. Они, конечно, не понимали того, что инстинктивно ощущала Ольга Ивановна – эта реабилитация стала возможной лишь благодаря тому, что советская власть явно одряхлела, ослабла. Ее основной оплот, рабочие-пролетарии, крайне недовольные резким снижением своего жизненного уровня после начала афганской войны, уже не рвались вступаться за власть на, так называемом, бытовом уровне. Еще совсем недавно, в относительно сытое брежневское время, такое вот массовое «явление народу» бывших беляков и их потомков было бы не возможно, их бы тут же заклеймила позором, прежде всего рабочая общественность, после чего подключились бы компетентные органы, но сейчас…

Ольгу Ивановну усадили за стол, поставили угощение, и только после этого из своей комнатешки, «к столу был подан» сам дед. Бывший анненковец столько пережил за свои «ошибки молодости» и за то, что остался жить на родине, да еще жил так долго. Когда его под руки вывели, и Ольга Ивановна поднялась ему навстречу, сгорбленный старик вдруг сердито отстранил руки сына, выпрямился. Он оказался неожиданно очень высокого роста, значительно выше и сына, и внуков. Пиджак, явно не его, а опять же сына, оказался ему широк в поясе, но короток и впору в плечах – все это стало очевидным, когда старик перестал сутулиться, расправил плечи.

– Здравствуй дочка… Так, значит, вон она кто ты есть. А мы то все думали училка, да училка. А ты вона каких кровей, нашенских казачьих. Спасибо тебе, что калбитенка этова, Танабайку, принародно раскассировала… Я то ведь, конешно, знал из ково он произрос-то. Да, кто ж мне поверил бы, да и боялси, чесно признаю. А ты вот молодец, правильно, сколько же можно схоронясь от самих себя жить, смелая, сразу видать чья кровь в тебе. Отец-то твой, Иван Игнатьич, первый командир у Анненкова был. Он его самолично орденом за воинское умение пожаловал. Да, отчаянной храбрости и большого ума был человек. Я ведь в его сотне служил спервоначалу, когда он нас отсюда повел. Ординарцем он меня при себе определил…

– Бать, бать… ты присядь, чего стоять-то и Ольга Ивановне тоже стоять неудобно. Садись, вот рюмочку выпей, – суетился сын, лысый полный мужчина, лет пятидесяти пяти, кладовщик из ОРСа.

По всему, старик, принесший столько неприятностей своим потомкам, давно уже не удостаивался такой чести, быть приглашенным к общему столу, видимо, он питался отдельно. С другой стороны, на сына ему обижаться грех. Другой в подобной ситуации давно бы сдал старика в областной дом престарелых, да и забыл о столь неудобном родстве, а этот нет, терпел, кормил. Вмешательство сына сбило «анненковца» с мысли, он опять ссутулился, съежился, и, тяжело переставляя ноги в валенках, прошел и осторожно сел за стол.

Не сразу дед разговорился вновь. Ольге Ивановне пришлось неторопливо, исподволь повернуть разговор в нужное ей русло… В 19-м Порфирию Митрохину исполнился всего 21 год, возраст когда казаки только призывались на действительную службу и он холостой, молодой, бежал от опостылевшей ему домашней и полевой работы, добровольно вступив в сотню формируемую Иваном Решетниковым в помощь атаману Анненкову. Он мало, что мог вспомнить о деде Ольги Ивановны Тихоне Никитиче. Станичный атаман тогда для молодых казаков был, как в советское время секретарь райкома для рядовых граждан, то есть сидел высоко, и к нему не подступиться. А вот об Иване Решетникове дед говорил в охотку: