Дорога в Омаху

— Едва ли это оригинально, моя дорогая. То же самое, не в обиду будь сказано, говорил и генерал, используя только военную терминологию... Отвлечение внимания демонстрацией враждебности... Слабый разыгрывает спектакль, а тот, кто посильнее, лишь наблюдает, готовый к ответным действиям.

— Надеюсь, вы не ставите меня на одну доску с этой обезьяной?

— Послушайте, вы, маленькая индейская кобылка...

— Пожалуйста, генерал!.. Я касался исключительно вопросов тактики, мисс Редуинг... Вел речь о расстановке сил, если вам угодно... А правда, будто вы скрываете на своей прекрасной груди пластиковые бомбы? Хотел бы верить, что это не так. Думаю, наш генерал, упомянув об этом, преследовал одну цель — дать понять своим помощникам, сколь важно им находиться в состоянии боевой готовности. И не придавать особого значения вашей показной враждебности. Решение этой загадки в действительности на редкость простое.

— Ты, парень, думать, что мы мог отвлечь себя на тот, что здесь?

— Достаточно, сержант...

— Я согласный с тебе, Дези-Уно...

— "Мэри гуляет, и Дези гуляет, а ягненок ест плющ", — загорланил Сэм на песенный мотив.

— Заткнись!

— Сэмюел, прекрати это!

— Сынок, ты проливаешь свой напиток.

— Итак, дорогая моя мисс Редуинг, не будете ли вы любезны поделиться с нами вашей идеей — той концепцией, которая зародилась в мозгу моего ныне безработного служащего?

— Все очень просто, мистер Пинкус. Поскольку племя уопотами зарегистрировано как некая целостная общность, облеченным властью советом старейшин подписывается доверительный документ, в котором говорится, что все юридические вопросы, касающиеся племени, могут обсуждаться только с лицами, означенными в данной грамоте, все же остальные, поименованные в предыдущих бумагах, лишаются каких бы то ни было полномочий. Короче говоря, определяемый этой доверенностью круг лиц выступает в роли коллективного поверенного.

— Звучит довольно внушительно, маленькая леди, — заметил Хаукинз. — Но каков все-таки в этом смысл?

— А тот, генерал, — ответила Редуинг, устремив на Хаука холодный как лед взгляд своих очей, — что никто — повторяю, никто, — кроме лиц, оговоренных в доверительной записи, не имеет права принимать решений или вступать с кем бы то ни было в какие-либо соглашения по вопросам, затрагивающим интересы племени, и выступать от имени племени ради достижения своих собственных целей.

— Право, похоже, чертовски ловкая мера предосторожности! — признал Хаукинз, извлекая изо рта изжеванную сигару, и наклонил голову набок, как бы что-то обдумывая: — Полагаю, после всего сказанного вполне правомочен следующий вопрос: а заслуживают ли доверия эти доверенные лица?.. Разумеется, мисс, я не собирался каламбурить.

— Они — вне всяких подозрений, генерал. Среди них — двое юристов, несколько врачей, президент одного из международных фондов, три вице-президента ведущих банков, один или двое биржевых маклеров и пользующийся прекрасной репутацией психиатр, которому вам следовало бы показаться. Все они — подлинные отпрыски племени уопотами, и, кроме того, я — председатель этого исполнительного комитета и его официальный представитель. Есть еще вопросы?

— Да, только один: совет старейшин устраивает наличие такого комитета?

— Конечно. Старейшины прислушиваются к нашим советам, а мы незыблемо стоим на стороне интересов племени. Теперь вам должно стать ясно, генерал Хаукинз: не успеете, вы сделать и первый шаг по пути практического претворения своего безумного, губительного плана в жизнь, как мы, а не вы, станем полностью контролировать ситуацию, чтобы свести к минимуму возможные вредоносные последствия ваших действий для ни в чем не повинных людей, невежеством которых вы столь бессовестно воспользовались. Короче, ваши карты биты, маньяк.

Выражение лица Хаука свидетельствовало не только об испытываемой им душевной боли, но и о глубокой личной обиде. Словно мир, который взлелеял он непрестанными заботами и безграничной любовью, вышвырнул его за борт, и вот теперь он — обездоленный, одинокий, покинутый всеми и преданный забвению старый человек, отказывающийся в силу присущей ему гордости и чувства собственного достоинства признать свое фиаско и поддаться горечи поражения.

— Прощаю вам ваши необоснованные подозрения и вашу невоздержанность в выражениях, поскольку, воистину, вы не ведаете, что творите, — произнес он смиренно.

— Боже мой!

— Обращение к небезызвестному Сыну Божьему в данном случае, возможно, было бы куда уместней, — предположил Дивероу, возвращаясь к бару.

— Ты браться за оружие, генерал? — спросил Дези-Два.

— Тогда, может быть, эти гринго пойти подышать свежий воздух, а, парень? — взглянул на Хаука выжидательно Дези-Один. — Что, если их через окно, о'кей?

— Нет, джентльмены, — возразил Мак, введя в свой голос размеренные, героико-патетические и в то же время замогильные нотки святого. — Эта потрясающая дама взяла бразды правления в свои руки и, единственное, что остается мне, — это уменьшить свою долю той тяжкой ответственности...