Дорога в Омаху

— Джонни Телячий Нос поднялся со скамеечки, миновал узкий проход между перегородками из шкур и, оказавшись в своей уютной комнатенке, направился к телевизору. Включил кабельный канал, по которому транслировали игру в бейсбол, и уселся на складной стул из ремней, чтобы насладиться вечерним досугом и посмотреть парочку матчей подряд. Но покой его тут же был грубо нарушен бесцеремонным телефонным трезвоном. Кто звонил, было ясно, ибо этот аппарат служил исключительно для связи с Повелителем Грома.

— Я здесь, вождь! — крикнул Джонни, хватая трубку со столика наборного дерева.

— План «А-один»! Приступить к выполнению!

— Да ты шутишь! Конечно же шутишь!

— Генералы не шутят, когда дело касается штурма. Код «ярко-зеленый»! Самолет в аэропорту и автобусные компании Омахи и Вашингтона приведены в состояние боевой готовности. Ты выходишь на рассвете, поэтому начинай распространять информацию прямо сейчас. К двадцати двум ноль-ноль должны быть собраны все вещмешки. Контингенту с округа Колумбия — выспаться перед атакой: в моей бригаде не место красноглазым краснокожим.

— Ты уверен, что не хочешь подумать об этом хотя бы еще пару недель?

— Тебе отдан приказ, сержант Телячий Нос, и будь добр его выполнять! Это главное!

— Приказ-то меня и беспокоит, Большой Парень! Вечерняя заря вспыхнула и погасла. И теперь массивная, внушающая благоговение статуя Линкольна купалась в свете прожекторов, а молчаливые, загипнотизированные туристы сновали вокруг, чтобы выбрать наилучшую точку для обзора шедевра. Лишь одного, странного вида человека, казалось, ничто не занимало, кроме окутанной тенью травы под ногами. Вышагивая от мемориала строго по прямой линии, он поносил вполголоса зевак, встречавшихся на пути, и, поправляя рыжий парик, то и дело съезжавший ему на уши или на шею, задевал руками их животы и фотокамеры.

Винсенту Манджекавалло многое что было известно: не зря он родился и вырос в бруклинском «Mondo Italiano»[182].

Например, он знал, в каких случаях желательно приходить на место встречи заранее, задолго до условленного времени, чтобы не попасть неожиданно впросак. Главной проблемой в данный момент стало для Винни Бам-Бама расстояние от мемориала, которое надо было пройти по прямой. Он помнил число шагов, но что понимать под словом «шаг» — этого он не знал, фут ли это или ярд? Или еще что-то? Он припоминал рассказы о доброй старой Сицилии. У дуэлянтов в руках были в те времена ружья «лупо». Противники находились друг от друга на дистанции, промеренной шагами, и, когда они начинали сближаться, каждый их шаг — длинный ли или короткий — фиксировался секундантом и сопровождался порой барабанным боем. Правда, по окончании поединка правильность отсчета шагов уже никого не интересовала, потому что тот, кто сплутовал, выходил победителем... Однако он — в Америке. И отсчитывать шаги здесь надлежало исключительно точно, как требовали того справедливость и честь. Но возможно ли это в ночное-то время и к тому же продираясь сквозь толпу?

Досчитав до шестидесяти трех, Винни Бам-Бам врезался в каких-то клоунов, сбивших парик ему на глаза. А когда он поправил его, то оказалось, что не помнит, сколько шагов он проделал уже. В итоге пришлось снова вернуться к ступенькам мемориала и все начинать заново! Лишь на шестой попытке отмерил он положенное число шагов по прямой и направо и уперся в огромное дерево с прикрепленной к стволу медной пластинкой, на которой были выгравированы имя президента, посадившего его, и дата этого чудодейства. Сам по себе этот представитель растительного мира оставил Бам-Бама равнодушным, но ствол был опоясан круглой скамьей, что было уже неплохо: если бы он присел на нее, то, возможно, этот безумный генерал, с которым ему предстояло встретиться на предмет обмена информацией, и не сумел бы разглядеть во мраке его лица.

Однако Винсент счел все же более благоразумным удалиться от дерева и, укрывшись в тени, дождаться субъекта, знавшего, сколько должно было их быть, этих чертовых шагов. Не исключено, что высокий старый шут явится сюда в головном уборе из перьев.

* * *