— Даже больше того, причем у каждого свой габарит и вес. И, что гораздо важнее для меня, они ждут, что я помогу им кое в чем.
— Тогда все понятно, Мак. Ты никогда никого не подводил.
— Разве что кроме одной...
— Ты это об Энни?.. Не мучь себя зря. Она звонила мне на прошлой неделе. Ей удалось вывезти на самолете дюжину тяжело больных детей с острова в Тихом океане на лечение в Брисбен[191]
. Она вне себя от счастья. Разве не это главное? Чувствовать себя счастливой и быть в мире с собой. Не этому ли учил ты нас?— Скажи мне, она никогда не упоминала о Сэме Дивероу?
— О Сэме?..
— Ты же меня слышала, Джинни!
— Ну да, упоминала, но не думаю, что тебе было бы приятно услышать. Мак, как и в какой связи, так что оставим-ка лучше эту тему в покое.
— И все же я хотел бы знать это: ведь он мой друг.
— Все еще?
— Да, в силу ряда обстоятельств.
— Ладно... Она говорит, что из всех мужчин, с которыми спала, помнит только его, потому что это было для нее как бы «причастие любовью» — так выразилась она, — все же остальные забыты.
— Она собирается когда-нибудь возвратиться в этот мир?
— Нет, Мак. Она нашла то, чего ты сам же желал ей. Да и всем нам. Когда хотел, чтобы мы чувствовали себя уютно и в своей шкуре. Помнишь, как говорил ты нам об этом?
— Проклятая психоаналитическая чушь! — вымолвил Хаукинз, стоя перед телефоном-автоматом в гостинице холла, и снова вытер слезу из угла глаза. — Я не спаситель заблудших душ! Я просто знаю, что нравится мне и что, черт возьми, нет! И не надо возводить меня на дурацкий пьедестал!
— Что бы ты ни говорил там. Мак, но тебе не сокрушить его!
— Чего «его»?
— Пьедестала. Так как насчет завтрашнего утра?
— Думаю, я справлюсь со всем этим.
— Помягче с этими коршунами, Мак! Будь с ними добр и в то же время сдержан, и они не выдержат.
— Что ты хочешь сказать?
— Чем ты любезнее, тем больше они потеют, ну а чем больше они потеют, тем это выгоднее для тебя.
— Вроде того, как было в Стамбуле с вражеской разведкой, да?
— Это же Голливуд, Мак!
Наступило утро, а если точнее, то только начало светать. В номере 12 "а" затрезвонил телефон, что вовсе не было неожиданностью для Хаукинза, лежавшего, вытянувшись, на спине прямо на полу.
Мак получил от Мэдж краткий сценарий в два часа три минуты, а к трем часам уже прочитал и перечитал все восемнадцать страниц остросюжетного текста, вышедшего из-под пера его третьей жены. Потом, еще раз пробежавшись мысленно по всему сценарию, переставил телефонный аппарат с письменного стола на ковер, на коем и сам улегся в надежде дать себе несколько часов сна; ведь отдых был столь же необходим для предстоящей битвы, как и боевое оружие. Однако Мэджи создала такую великолепную вещицу — с захватывающей фабулой, взрывной энергией, пронизывавшей буквально каждую фразу, с динамично развивающимся действием и разнообразными, довольно меткими портретными характеристиками, — что вожделенный сон был отложен еще на добрых полчаса, позволивших Хауку обдумать свои реальные возможности выступить в роли продюсера фильма.
«Нет, — решил он в конце концов. — Все время будет отдано Омахе и уопотами. — Главный удар — по основному объекту, солдат!»
Выспаться ему так и не удалось — из-за резкого телефонного звонка, эхом отскочившего от стен.
— Да? — поднес Мак телефонную трубку к уху.
— Говорит Эндрю Огилви, генерал.
— Что?
— Я сказал «генерал», приятель. Боюсь, мой старый товарищ по гренадерскому полку нарушил договоренность, сообщив мне, кто вы. Вы славно повоевали, старина! Я восхищаюсь вами!
— Вроде бы немножко рановато для беседы, — заметил Хаукинз — а вы и в самом деле служили вместе с ним в гренадерском полку?
— Да, он был тогда еще неоперившимся зеленым юнцом, этот Кэвви.
— Кэвви?
— Лорд Кэвендиш, конечно: речь же о нем. У него тоже неплохой послужной список. Лез прямо в грязь, грудью шел на минометы и никогда не тыкал никому в нос своими заслугами, если вы понимаете, что я хочу сказать.
— Это здорово: по-настоящему здорово! Но пока еще, право же, слишком рано, и мои войска не готовы к смотру. Выпейте чаю и возвращайтесь через час. Я приму вас первым, обещаю.
Стоило только Хауку опустить трубку на рычаг, как в дверь торопливо постучали. Мак встал и подошел к ней в своих маскировочных кальсонах:
— Да?
— Привет! — крикнул в коридоре неизвестный. — Я знал, что это ты: твое ворчанье узнал бы где угодно!
— Гринберг?
— А кто же еще, беби?.. Моя прекрасная, очаровательная жена, которая безо всякой на то причины вышвырнула меня из дому, променяв на бабки... Впрочем, кому какое дело до этого: она как была, так и осталась куколкой... Так вот, от нее я узнал кое-что в общих чертах и, главное, то, что за всем этим стоишь ты! Впусти же меня, приятель, о'кей? Мы смогли бы совершить с тобой недурную сделку!
— Ты вторым в очереди, Мэнни.
— Так к тебе уже и очередь? Столь быстро? Послушай-ка, золотце, у меня, сам знаешь, своя студия, весьма солидная... К чему же в таком случае иметь тебе дело с какими-то второстепенными личностями, а?
— Все дело в том, что этим «каким-то второстепенным личностям» принадлежит вся Англия.