Дорога в снегопад

И хотя не слишком веселый разговор вели эти люди, лежавшие на траве, солнце сияло столь ослепительно, лучи его проливались столь щедро, что беды, о которых тут шла речь, казались легкопреодолимыми. Это была словно улыбка земли, настолько чистая, открытая и доброжелательная, что благодать как бы призывала не к рассуждению, а к созерцанию. Алексей ни о чем не думал, а ощущал себя просто частью этой земли, без возраста, без фамилии, и хотелось, чтобы так было всегда. Большего братства, чем то, которое ощущалось сейчас между этими тремя людьми, нельзя было себе представить, большей свободы, чем испытывал в эти минуты Алексей, ему было не нужно, и был он по этим ощущениям как-то равен в чем-то главном и сам себе, и этим людям, только слова для обозначения этого главного совсем не находилось. Алексею захотелось поделиться с ними чем-то самым сокровенным, но сокровенное на ум не шло, и он сказал:

– Скоро наука так сделает, что, может, и умирать никто не будет. До двухсот лет можно жить будет.

И они оба внимательно посмотрели на него и согласно, степенно кивнули, хотя едва ли даже поняли, о чем он им сказал, просто признавая за ним право на высказывание.

– А на что оно – до двухсот? – как-то неуверенно, но деликатно, чтобы не обидеть Алексея, спросил Николай. – Тут с полстами своими что делать не знаш.

* * *

Вернулись они с Антоном в Москву почти одновременно: Антон – двенадцатого августа, а Алексей четырнадцатого. Надо было звонить Кире и Юле из компании «Cloudwatcher», в мероприятии которой он согласился поучаствовать с легкой руки Антона, но Антон уже вознаграждал себя за перенесенные труды своим традиционным способом, и Алексею поневоле пришлось на некоторое время отложить встречу с ними. Это оказалось и кстати, потому что Алексею требовалось какое-то время, чтобы как-то уложить в голове свои впечатления.

Антон сидел на кухне за столом, опершись на локти, и загар его под влиянием уже выпитого как-то позеленел. У стены аккуратно стоял целый выводок пустых пивных бутылок. Алексей присел к столу, повертел в руках погнутую пробку. Антон наблюдал за ним не то чтобы настороженно, а несколько презрительно. На кухне, несмотря на настежь открытые окна, держался кислый запах пива.

– Каждое похмелье – это переоценка ценностей, – заметил он, предваряя этим замечанием ненужные ему вопросы и не желая, по-видимому, вдаваться в обсуждение своих бурных отношений с алкоголем.

– А одной кружкой ограничиться нельзя? – все же поинтересовался Алексей. – Или ты не сможешь тогда остановиться?

– Да я смогу остановиться, – усмехнулся Антон, – я просто не захочу тогда останавливаться. Прецедент-то уже есть.

– Разве ты не можешь выпить один бокал? Ради вкуса.

– Нет, – Антон рассмеялся. – Ради вкуса не могу. Я считаю, что это оскорбление алкоголя, если ты пьешь ради вкуса.

Алексей подумал, что сегодня, в сущности, он готов разделить этот благородный взгляд.

– Кстати, пиво там пил? – поинтересовался Антон.

– Да так, – сказал Алексей. – Этикеток много, названия разные, а вкус один. Дрянь, одним словом. Все «Балтика» эта делает.

– Да уж, – подтвердил Антон. – Куда «Балтика» приходит, там хорошее пиво исчезает. Глобализация. А нормальное пиво было «Балтика», а? Году так в тысяча девятьсот девяносто восьмом?

Прокляв «Балтику», Антон стал рассказывать про свои съемки: каждый год в конце лета на реке Урал в окрестностях Оренбурга наблюдается уникальное природное явление. В последних числах июля из речного ила начинают вылетать бабочки ephemeraptera. С наступлением темноты бабочки взлетают над водой, спариваются и погибают. Столь краткое время их жизни породило одно из их названий – поденки, то есть «живущие один день». Местные жители ставят на берегу прожекторы, и бабочки сотнями тысяч устремляются к источнику света. Собранных таким образом бабочек жители сушат на степном солнце и получившейся биомассой кормят домашнюю птицу.

– А у меня тут, старик, заморочка, – сокрушенно признался Антон, закончив про бабочек. – Связался тут с одной.

Алексей понимающе покивал головой.

– И что теперь делать? – Антон задумался. – Как-то очень она решительно настроена. Хотел напугать ее: говорю, пью я.

– А это их пугает, – с интересом спросил Алексей, – поденок твоих?

– А то, – оживился Антон. – В разные стороны просто разлетаются. – Но тут же голос его обрел унылое страдание:

– А она мне говорит: странно так, да я тебя даже пьяным представить не могу. «Ну, говорю, этой беде легко помочь. Кельнер, ну-ка пару светленького!» Так вот она мне и говорит: ты не показывай, ты просто расскажи. – Антон удивленно обвел взглядом свою кухню, себя самого, насколько это было доступно взгляду, даже попытался заглянуть себе за плечи. – Ну, Леха, как это расскажешь? Ну, говорю, раскованным становлюсь в речах. А она: «И в жестах, наверное, тоже?» Это на что она намекала? В общем, не вставляет мой главный порок девчонку, вот ты ну ты.

– Не вставляет? – сочувственно произнес Алексей.