Дорога в страну четырёх рек

— Ужас какой! На кого я похожа… Нет, домой, домой. И спать, спать…

Олесе безумно хотелось выспаться, но не здесь. Ей хотелось домой, на любимый диванчик, чтобы укрыться своим одеялом и забыть все. Ей казалось, что, как только она окажется у себя дома, все пройдет и забудется, как затянувшийся кошмар.

Олеся поплелась в сторону церкви. Погода совсем испортилась, весна вновь сменилась зимой. Холодный колючий ветер со снегом кидал в лицо охапки обжигающей ледяной крупы. Идти никуда не хотелось, одно было желание — поскорее уехать. Но как уедешь без разрешения матери игуменьи? К тому же место очень глухое, автобусы отсюда не ходят, надо договариваться насчет машины. Олесе казалось, что она в тупике. Просто так ее отсюда не отпустят…

Неподалеку от храма Олеся увидела идущую навстречу мать Софию и внутренне сжалась. Ей предстоит объясняться, оправдываться и просить отправить ее домой. Олеся чувствовала себя обязанной. Ей искренне хотели помочь, ее приютили и приласкали. Она же собирается отплатить за все это черной неблагодарностью. Девушка уже хотела было придумать историю про обострение давней болезни, назвать другие веские причины, по которым ее точно не стали бы задерживать и уговаривать остаться еще…

Не успела Олеся открыть рот, как мать София схватила Олесю за руку и повела к стоящим несколько в стороне деревянным домикам:

— Батюшка ждет уже. Идем скорее.

Олеся даже сразу не поняла, кто кого ждет и что за батюшка, но потом вспомнила, как накануне мать София говорила про духовника — отца Павла.

«Ну, вот, — вздохнула про себя Олеся. — Теперь к батюшке идти, там на обед позовут, а потом начнут уговаривать остаться еще на денек».

Мать София шла так быстро, что Олеся за ней еле поспевала. Игуменья держала руку девушки мертвой хваткой, словно боясь, что та вырвется и убежит.

— Вот келья батюшки, — проговорила игуменья, взбираясь по деревянным ступеням крыльца.

— Молитвами святых отец наших… — Мать София постучала в деревянную, потемневшую от времени дверь.

— Аминь, — послышалось откуда-то изнутри.

Дверь распахнулась, и на пороге в светлом льняном подряснике перед ними предстал старец. Он был совсем небольшого роста, с белой пушистой бородкой и такими же волосами, больше похожими на пух одуванчика.

— Вот, батюшка, Олеся наша, Александра. — И игуменья мгновенно испарилась.

«Айболит», — подумала Олеся, глядя на батюшку и складывая руки для благословения.

— Проходи, детка, присаживайся. — Батюшка указал Олесе на небольшой диванчик с сильно потертой обивкой, сам же разместился в кресле напротив.

Обстановка в его келье была очень скромной, можно сказать убогой. Здесь было две комнатки: спальня, в которой через раскрытую дверь виднелась спинка железной кровати и иконный угол с теплившейся лампадкой, и гостиная с обеденным столом, диванчиком, креслом и деревенской, беленной известью печью, на которой красовался закопченный до черноты чайник. На низеньких оконцах висели застиранные ситцевые занавески, а на подоконниках стояли горшки с цветущей геранью. Стены все были сплошь увешаны иконами, причем не старинными, а простыми бумажными или картонными. На деревянном крашеном полу лежали очень простые, выцветшие от времени домотканые коврики. Вот и вся обстановка.

Батюшка сидел в кресле и улыбался. Его глаза под белыми лохматыми бровями смотрели несколько лукаво. Казалось, он вот-вот подмигнет девушке.

— А я и правда Айболит, — произнес батюшка игриво.

Олеся встрепенулась: она еще не сошла с ума, чтобы высказывать свои мысли вслух. Она только подумала, даже не подумала, просто в ее голове промелькнуло слово: «Айболит». Олеся заерзала на диванчике, ей стало неудобно.

— Я же по мирской профессии врач-ветеринар. Айболит — значит, зверей лечил, пока Господь к людям не призвал. Была у меня жена и дочка, да умерли. Потом принял сан, служил на деревенском приходе, здесь неподалеку. А теперь состарился, одряхлел, вот владыка меня и отправил в монастырь — на покой к сестрам. А сестры ходят за мной, немощным, — произнес батюшка, разговаривая как бы сам с собой. — А игуменья у нас замечательная.

— Ты не торопись уезжать отсюда, — продолжил он. — Поживи малость, помолись. Глядишь, и отпустит тебя. Ты же сегодня собралась бежать отсюда? Не надо, детка. Побудь денек-другой, а там приходи ко мне на исповедь. Там видно будет. Вот тебе книжечка.

Батюшка поднялся и пошаркал в сторону книжной полки. Олеся обратила внимание, что ноги у него обуты в домашние валеночки, а льняной подрясник настолько ветхий, что на спине и на локтях протерся чуть не до дыр.

Отец Павел снял с полки тоненькую синюю брошюрку и протянул Олесе:

— На-ка вот, почитай. Тут есть ответ на твою проблему. — Батюшка указал пальцем на обложку и протянул книжку Олесе.

— Спасибо, — произнесла Олеся в задумчивости, не слишком понимая, что происходит.

— Ступай с Богом. — И отец Павел благословил девушку.

Олеся побрела назад. Тоненькая брошюрка с синей потертой обложкой была зажата в замерзшей руке.

Глава 40