Дорога в тысячу ли

— Возможно, вы уведете своих женщин домой? Им здесь не место. Еще и дети снаружи. Вы всегда позволяете своим детям играть на улицах даже вечером? Они должны быть дома. Позаботьтесь о своих детях, иначе они однажды окажутся в тюрьме, — сказал офицер, очень усталый. — Ваш брат останется здесь до завтра. Это вы понимаете?

— Да, господин. Спасибо, господин. Извините за беспокойство. Позвольте мне принести его вещи сегодня вечером?

Офицер ответил терпеливо:

— Утром. Вы можете принести ему одежду и еду. Однако религиозные книги не допускаются. Кроме того, весь материал для чтения должен быть на японском языке.

Ёсопу хотелось верить, что этот человек в форме был не совсем плохим — просто чужим человеком, который делал работу, и он устал, потому что конец недели. Возможно, он тоже хотел поужинать и помыться. Ёсоп полагал себя разумным человеком и не считал всех японских полицейских злыми.

— Тогда мы принесем его вещи завтра утром, — сказал он, глядя в глаза офицера. — Спасибо, господин.

— Конечно.

Ноа было разрешено съесть все конфеты и поиграть на улице, в то время как Сонджа механически резала овощи на ужин, а Ёсоп расспрашивал Кёнхи. Она держала на руках Мосасу, закутанного в одеяло.

— Ты можешь обратиться к кому-то за помощью? — спросила она тихо.

— К кому?

— К канадским миссионерам, — предложила она. — Мы встречались с ними несколько лет назад, помнишь? Они были хорошими людьми, и Исэк сказал, что они регулярно присылают деньги для церкви. Может быть, они смогут объяснить полиции, что пасторы не делали ничего плохого. — Кёнхи ходила по комнате кругами, и Мосасу был доволен и не плакал.

— Как я могу связаться с ними?

— Письмом?

— Но могу ли я написать им на корейском языке? Сколько времени потребуется, чтобы они получили письмо и ответили на него? Как долго Исэк протянет?

Сонджа вошла в комнату и забрала Мосасу у Кёнхи, отнесла его на кухню, чтобы покормить грудью. Запах пропаренного ячменя наполнил небольшой дом.

— Я не думаю, что миссионеры говорят по-корейски. Может, написать им на японском языке? — спросила Кёнхи.

Ёсоп ничего не сказал. Даже если он каким-то образом напишет им письмо, непонятно, почему полиция должна интересоваться словами канадских миссионеров теперь, когда началась война. Да и письмо будет идти не менее месяца.

Сонджа вернулась с Мосасу.

— Я собрала для него кое-что. Могу я отнести ему завтра утром? — спросила она.

— Я отнесу сам, — сказал Ёсоп. — Перед работой.

— Может, ты попросишь своего босса помочь? Может, они послушают японца? — предложила Кёнхи.

— Симамура-сан никогда не станет помогать человеку в тюрьме. Он считает, что христиане являются мятежниками. Люди, которые отвечали за демонстрацию 1 марта, были христианами. Все японцы это знают. Я даже не говорю ему, что хожу в церковь. Он просто уволит меня, если подумает, что я замешан в какой-либо акции протеста. Тогда где мы все окажемся?

После этого повисла тишина. Потом Сонджа позвала Ноа с улицы. Ему пора было поужинать.

2

Каждое утро Сонджа ходила в полицейский участок и передавала три онигири, шарика из ячменя и проса с начинкой. Если в бюджете были деньги на куриные яйца, она варила их вкрутую, опускала очищенное яйцо в уксусный соус, чтобы разнообразить скромный обед Исэка. Никто не мог быть уверен, что еда доходила до него, но невозможно было доказать, что это не так. У всех в районе кто-то из родных или знакомых попадал в тюрьму, и рассказы о пребывании там в лучшем случае тревожили, а то и просто ужасали. Ёсоп не хотел говорить об Исэке, но арест брата сильно изменил его. Волосы его заметно поседели, участились болезненные спазмы желудка. Он прекратил писать родителям, так как не мог рассказать об Исэке, поэтому Кёнхи писала вместо него, постоянно оправдываясь. За едой Ёсоп откладывал большую часть своей порции для Ноа, который тихо сидел рядом с ним.