Дорога в тысячу ли

Мосасу знал, что он становится одним из «плохих корейцев». Офицеры полиции часто арестовывали корейцев за кражу или домашнее пивоварение. Ноа говорил, что некоторые корейцы нарушали закон, а из-за них обвиняли всех. Ноа считал, что корейцы должны добиваться успеха благодаря усердной работе. А Мосасу просто готов был врезать каждому, кто оскорбил его. Японцы не хотели, чтобы корейцы жили рядом с ними, они считали их чем-то вроде свиней. Так что делать, черт возьми? Если другие десятилетние дети считали его глупым, это даже хорошо. Если они думали, что он жесток, еще лучше. Вы думаете, что я животное, тогда я буду животным и стану причинять вам боль, так говорил себе Мосасу. Он не собирался быть хорошим корейцем. Какой в этом смысл?

Весной, за несколько месяцев до окончания войны в Корее, в классе появился новый мальчик из Киото, одиннадцати или двенадцати лет. Харуки Тотояма явно происходил из бедной семьи — об этом говорили его потрепанная форма и жалкая обувь. Он был жилистым и близоруким, с маленьким, треугольным личиком. И все бы ничего, но кто-то сказал, что он живет на пограничной улице между корейским кварталом и районом японской бедноты. Пошли слухи, что Харуки полукровка, хотя это было неправдой. Затем выяснилось, что у Харуки есть младший брат с огромной тыквообразной головой идиота. Отца у Харуки не было, и не потому, что тот погиб на войне — нет, он бросил жену при виде новорожденного младшего сына. В отличие от Мосасу, Харуки очень хотел стать своим и тяжело переживал, что никто с ним не общался. Он надеялся, что новая школа может отличаться от старой, в Киото, но испытал разочарование.

Через месяц Мосасу случайно встретил его в уборной.

— Почему ты пытаешься стать таким, как они? — спросил Мосасу.

— Какой у меня выбор? — ответил Харуки.

— Послать их подальше и жить своей жизнью.

— И какая жизнь у тебя? — спросил Харуки: он не хотел быть грубым, просто хотел узнать, есть ли альтернатива.

— Слушай, если люди тебя не любят, это не всегда твоя вина. Так говорит мой брат.

— У тебя есть брат?

— Да. Он работает на Ходжи-сан.

— Это такой молодой парень в очках? — спросил Харуки — он знал Ходжи-сан, тот был их домовладельцем.

Мосасу кивнул, улыбаясь. Он гордился Ноа, которого все уважали.

— Мне лучше вернуться в класс, — сказал Харуки. — У меня будут проблемы, если я опоздаю.

— Ты щенок, — сказал Мосасу. — Ты действительно готов наложить в штаны, если учитель покричит на тебя пару минут? Да Кара-сенсей — еще больший щенок, чем ты.

Харуки сглотнул.

— Если хочешь, можешь сесть со мной во время перерыва, — сказал Мосасу.

— Правда? — просиял Харуки.

Мосасу кивнул. И даже когда они выросли, ни один из них не забыл, как они стали друзьями.

11

Октябрь 1955 года

Мосасу прикрепил фотографию борца Рикидозан на внутренней стороне крышки сундука, где хранил самые ценные вещи: любимые комиксы-манга, старинные монеты и очки отца. В отличие от корейского борца, Мосасу не слишком любил поединки на близкой дистанции. Рикидозан был известен своим знаменитым ударом карате, и у Мосасу была цель научиться такому. Дрался он много: когда его обзывали, когда оскорбляли его друга Харуки, когда нападали на его мать или бабушку, торговавших сладостями у станции Цурухаси. Сонджа привыкла к жалобам и визитам учителей, консультантов и рассерженных родителей других мальчиков. Она боялась, что вот-вот столкнется с более серьезными проблемами. После каждого инцидента Ёсоп и Ноа говорили с Мосасу, и на некоторое время драки прекращались. Но потом он снова не выдерживал и бил очередного обидчика.

По природе Мосасу, которому исполнилось уже шестнадцать лет, не был жестоким. Однако он сломал носы нескольким мальчикам и подбил много глаз. Теперь только упрямый дурак или новый хулиган, незнакомый с ситуацией в школе, решались задевать Мосасу. Даже учителя уважали силу и характер мальчика, и все знали, что он не нападает без повода и старается держаться в стороне. Чтобы удержать его от неприятностей, Сонджа брала его после школы торговать. Кёнхи оставалась дома с Ёсопом, и Ноа поддержал идею, чтобы Мосасу помогал маме и бабушке. Когда семья наберет денег на покупку лавки, Мосасу сможет управлять ею. Но Мосасу это было неинтересно. Он считал конфеты женской работой, и хотя уважал женщин, но не собирался посвящать свою жизнь торговле сластями. Но пока он не возражал против помощи родным.