Дорога, ведущая вдаль

  В доме, кроме трёх сотрудников полиции, инспектора по делам несовершеннолетних, беременной женщины двадцати двух лет и её мужа тридцати семи находилось трое детей. Старшей было шесть. Вот по поводу неё их с Татьяной и вызвали. Ребёнок не плакал и не говорил. На теле обнаружились множественные гематомы, по форме напоминающие следы от носка ботинка, мужского ботинка, судя по размеру, также множественные кровоподтёки от ударов ремнём различной степени давности, что говорило о систематических избиениях ребёнка. Правая рука была сломана и зафиксирована. На полу валялись окровавленные плоскогубцы. На телах двух других детей, мальчика трёх лет и девочки двух, следов побоев не было, определялась только крайняя степень истощения. Оба родителя в грубых выражениях пытались выгнать сотрудников опеки и внутренних органов из своего дома, утверждая, что вправе самим выбирать способы воспитания детей. А старшая дочь сама виновата. Она выкрала из холодильника маргарин и съела полпачки, за что, якобы, мать пыталась вырвать ей язык плоскогубцами.

Пришлось написать заключение и по причинению вреда здоровью сотруднице органов опеки, которую толкнул отчим девочки так, что она разбила голову об косяк двери.

Ребёнка уже увезла машина «Скорой», была вызвана ещё одна бригада для госпитализации матери, у которой от волнения начались схватки, а она беременна двойней. Уже взята кровь на определение алкоголя в крови отчима и матери детей. Выслушана печальная история об изнасиловании матери в пятнадцатилетнем возрасте в результате которого на свет появился ранний, ненавистный и ненужный ребёнок, разрушивший все планы на жизнь. Неземная любовь к бывшему зеку, ставшему отцом её двух детей и ещё двух, которых она ждёт, нежелание кормить и содержать падчерицу-воровку.

Она говорила так горячо, так эмоционально, что присутствующие только диву давались. Во всех бедах этой женщины была виновата шестилетняя дочь.

По лицу Татьяны катились слёзы.

 То, что произошло в следующую минуту, не подчинялось никакой логике. Мужчина, которому пытались надеть наручники, вырвался, схватил нож, лежащий на столе, и бросился на плачущую Татьяну. Володя увидел, оттолкнул коллегу, и удар пришёлся ему в живот.

Часть 14

 — Саша, не плачь. Не плачь, я тебе говорю. Папа говорил, что плачут по покойникам, а он живой. Значит, плакать не нужно.

— А у тебя почему слёзы льются? Я же вижу, что текут. Вот скажи мне, Олежа.

— Это не слёзы, это аллергия. У меня всегда в больнице глаза слезятся. Сашка, ты маме звонил?

— Не берёт трубку. Почему она ещё не приехала сюда в больницу?

— Настьку оставить не с кем, или бабушке плохо. Да что ты ревёшь, как девчонка! Сашка, всё будет хорошо. Вот увидишь, брат.

— Позвони маме, пожалуйста!

— Она трубку не берёт. Она сейчас приедет. Сашка, ну не реви, мне самому реветь охота.

— Так ты и ревёшь.

— Реву. Просто пытаюсь тебя успокоить. Вон полковник идёт, он сейчас всё скажет.

— Не скажет, он к дочке ходил. Не к папе.

Полковник действительно подошёл к мальчишкам, сидевшим рядышком в зале ожидания.

— Есть, пить хотите?

— Нет. Что с папой?

— Оперируют, мама едет, и что вы разревелись оба? Девчонки, что ли? Вам маму ещё поддержать надо.

— Страшно, понимаете? — всхлипывая, произнёс Олежка.

— Понимаю. Надо держаться и ждать. Ваш папа хороший врач. И его оперируют хорошие врачи. Понятно, мелкота?

— Да, но всё равно страшно.

***

      Оксана приехала через полчаса. Настя мирно спала у плачущей матери на руках. Мальчишки бросились к ней и уже рыдали в голос. Она пыталась их успокоить, но у неё это плохо получалось. Проснулась Настя и тоже разревелась, поддавшись общей панике.

— Оксана, я прошу вас, отдайте дочь моей жене, она последит за ней. Вам легче будет. И поймите — он жив, ваш муж Володя жив, давайте лучше молиться. Мальчикам страшно, Оксана, возьмите себя в руки.

 — Да, конечно. Бабуля в больнице. Ей с сердцем плохо стало. Я не смогла сразу уйти, её отвезла, в приёмном покое оставила.

— Она в каком состоянии?

— Я не знаю, я её врачам сдала на руки и убежала сюда. С ребёнком всё равно не пускают. Вам что-нибудь сказали?

— Его оперируют. Оксана, не отчаивайтесь.

— Таня где?

— Положили на сохранение. У неё стресс.

— Да, конечно, такое пережить, но с ней всё будет в порядке?

— Надеюсь. Оксана, милая, всё будет хорошо.

 — Я думала, что умру, когда мне сказали про Вову. Мне жить без него незачем, но Настя заплакала, я поняла, что жить надо. Всё так неправильно, — она подняла на полковника красные от слёз глаза.

— Оксана, дети рядом, держите себя в руках, давайте мне Настю или жене моей.

— Она дичится чужих, маленькая совсем ещё.

— Ко мне пойдёт, иди ко мне, Настёна, ты ж меня знаешь, — рядом оказался Семёныч. — Держись, Ксю. Вова у нас живучий. Всё хорошо будет, ты мне веришь? Я со смертью на «ты». Не его день сегодня.

Он взял на руки девочку и сел рядом. На колени к матери тут же взгромоздился Сашка, а Олежка притулился справа, слева же её обнимал Семёныч. Затем подошли Вера Петровна с Машей и будущим зятем.