Дорога, ведущая вдаль

— Может, в другую школу перевестись? Рита, ты собиралась поступать в вуз. Обучение — это деньги, большие деньги. У меня Данька учится, и всё туда как в прорву уходит. Ты на отца обиделась, а каково ему, подумай!

— Ты знаешь, хорошо, что он меня высек. Ему не говори. Я жить захотела. Думала вены вскрыть, от позора, от обиды, от того, что Артур так. Но до меня дошло, что жить надо, правда, сидеть теперь сложно. Он и выпорол только от собственного бессилия помочь.

— Пройдёт.

— В школу не пойду.

— Понял. Всё? Дальше без глупостей?

— В школу не пойду!

— Твои предложения?

— Нет у меня предложений! Я могу на следующий год в медучилище поступить.

— А можешь в институт.

— Ты всегда такой правильный?

— Ага, есть такое.

— В школе конфликтов не было?

— Нет, у меня мама педагог.

— Везёт. Она внуков любит?

— Даньку любила. Она умерла, от инфаркта, потому что по телевизору объявили, что я разбился. Понимаешь, она, как мать, пережить сына не смогла. А я не знал. Долго не знал. Пока в себя не пришёл.

— Ты герой.

— Нет, я такой же отец своих детей, как и твой отец.

— Ты герой, ты собой Таню закрыл.

— Потому ты мне всё рассказываешь?

— Ага! Ты защитишь. Я уверена, и с папой вы друзья, и мама тебя боготворит. И Машка тоже.

— Давай я подумаю. Не могу вот так сразу. Но я бы школу постарался закончить.

— Полгода позора.

— Зато потом есть перспектива. Ты хоть не беременная?

— Нет. Думаешь, позор пережить можно?

— Можно. Но трудно. Надо себя ломать, а не жалеть. Пожалуй, ты права, не стоит. Лучше бросить школу, переждать и поступать после медучилища. Так спокойней. Ты девочка, в армию тебе не идти. Что там — четыре года потерянных. Мелочи. Да?

— Ты меня сейчас на «слабо» берёшь?

— Нет. Взвешиваю и понимаю, что твой вариант — тоже вариант.

— Павел Машке изменяет.

— Круто ты тему поменяла.

— А что не поменять, я тебя поняла. Мужики — козлы.

— Не все.

— Пойдём домой.

— Пойдём. Надеюсь, ты сестре ничего не говорила?

— Сказала.

— Час от часу не легче. Она что?

— Не верит, считает, что мы наговариваем. Всё равно узнает и разведётся.

— Не обязательно.

— А как? Жить с ним, зная, что обманывает?

— И такое бывает.

— А ты бы жил?

— Не знаю, я подумать об этом не успел. Знаешь, бывает, строишь одни планы, а расклад иной выходит.

— Я сколько до нормального вида заживать буду?

— Дней десять.

— Время есть, можно всё обдумать.

— Думай. Только без глупостей.

— Тебе звонить можно?

— Конечно.

— Спасибо! Я потом тебе расскажу о своих планах и помощи попрошу. Идёт?

— Только не дури, ладно?

Часть 27

Володя уже находился в ординаторской, когда пришёл Семёныч с Ритой.

— И какая нелёгкая тебя сегодня с утра пораньше принесла? — сходу спросил Семёныч.

— И тебе доброе утро!

— Вов, по твоему виду утро у тебя не очень доброе.

— Не очень.

— Дома что-то?

— Есть такое дело. Ты Риту на освидетельствование привёл?

— Да, мы с Верой подумали, что документ лучше бы иметь.

— Пойдём, Ритуся. Я всё напишу.

— Так что дома?

— С Данькой поругался, он хлопнул дверью и ушёл.

— Ага, а ты не спал всю ночь и приступ был. Я не спрашиваю, я утверждаю. И заявился ты пораньше, чтобы увидеть Таню и узнать о местонахождении сына.

— Всё верно.

— Причина?

— Я отказался встречать его мать в аэропорту. Считаю, что о своём приезде она должна была договариваться со мной, а вовсе не ставить меня перед фактом.

— У меня слов нет. Но он тебя не понял?

— Нет. Да и как ему понять? Он не видел её полгода, скучает. Он считает, что мы должны были встретиться и помириться.

— То есть ты должен её принять и простить.

— Да. Только я этого делать не собираюсь. Ещё она хочет посмотреть, в каких условиях он тут живёт. То есть она ко мне в дом с инспекцией заявится. Да где эта Татьяна?!

— Сейчас будет. Успокойся, хотя вид у тебя ещё тот.

— Пошли, Рита. Давай я напишу заключение и тебя мы отпустим. Вояка ты наша женского фронта.

Семёныч самолично отвёз дочь домой, а за время его отсутствия появилась Татьяна.

 — Опаздываешь?

— Простите! Даня ночевал у меня, не беспокойтесь.

Володя промолчал, но зато посмотрел на неё очень уж выразительно.

— Владимир Александрович, если бы вы только знали, насколько мне неприятна вся эта ситуация! Я не хочу вмешиваться в ваши отношения, а попадать между молотом и наковальней так тем более. Я не могла выгнать его на улицу ночью. Мы много говорили, он доказывал свою позицию. И его можно понять, но я на вашей стороне. Простите меня, я посторонний человек, нет, не совсем посторонний. Я уже даже думала с работы уйти. Это невыносимо. Я очень уважаю вас и люблю его. Я не знаю, как мне лучше поступить.

— Работать, Таня, работать. Я думаю, что неделю, пока его мать будет в нашем городе, мы как-нибудь переживём. А вообще, все совершают ошибки, и я, и ты. Она была ошибкой моей молодости, у тебя случились свои. Дети не виноваты в наших ошибках, но становятся заложниками нашего негатива.

— Это точно. Павел приходил опять. Я с ним просто не разговариваю. Он теперь пытается «подружиться» с моим отцом. Обрести в нём союзника. Знаете, всё время думаю, что я в нём нашла тогда? Как я могла? И в результате, что я имею! Почему нельзя оставить в покое меня и моего ребёнка?