Дорога, ведущая вдаль

Ночью у Володи было дежурство на дому, то есть если бы был выезд, то ехать пришлось бы ему. Выезда не было, ночь прошла спокойно. Данька дежурил в бюро. А потому пришлось встать пораньше и ехать в морг с бутербродами сыну на завтрак. У него зачёт, следовательно, надо успеть и накормить, и поспрашивать, проконтролировать, как выучил.

 Интересно, что к отцовскому контролю успеваемости Данька относился более чем спокойно. Даже рад был. Потом легче сдавал.

Зато в Володе проснулся дух педагога, и то, как учатся его дети, ему стало неимоверно важно. Хорошо, что дети это принимали с пониманием.

На кафедре медицинского университета Володю уважали, даже предлагали место не почасовика, а ставку с перспективой продолжения научной работы. Но он предпочитал практику.

Так вот, приехав в бюро к семи утра и войдя в ординаторскую, Володя с превеликим удивлением обнаружил там Семёныча.

— И какими судьбами тебя принесло с утра пораньше? — спросил его друг, сидя за своим рабочим местом.

— Даньку накормить завтраком, у него зачёт. Вот ты тут что делаешь?

— Ты один? Без Оксаны?

— Она чуть позже подъедет.

— Ты знаешь, про связь Татьяны с твоим сыном?

— Не наступай на больную мозоль. Знаю. И с ним говорил, и с ней беседовал. Всё, что думаю по этому поводу, сказал прямо. А в остальном их дело. Не находишь?

— Умная же девка, а всё одно дура. Я тебе, Вова, что сказать хочу. Мы, отцы, девочек любим больше, а сыновья наши — надёжней. С ними головной боли в разы меньше.

— Да, ты так говоришь, потому что Кеша твой маленький.

— Нет, Вова, сыну и вмазать можно, и душу отпустит, а дочь…

— Маша чудит?

— И Маша, и Рита.

— Рассказывай.

— А что рассказывать! Ритка с лета загуляла. С кем — не знаю, и Верка не знает. Был бы кто достойный, так привела бы в дом, познакомила бы с родителями. Мы бы знали, кому дочь доверяем. Так? Вот скажи, так?

— Не знаю. Я к Ленкиным родителям вхож не был, а с Марией Юрьевной раньше, чем с Ксюхой познакомился.

— А я у Веркиных родоков с первого курса сыном был. И они меня уважали. Знали, что я её пальцем не трону. Время другое было, и люди другие.

— Брось, Семёныч, ты не девственником женился.

— Нет, я брал, что давали, а если предлагают — отказываться грех.

— Так, может быть, в этом и дело? А не в том, что люди другие?

— Значит, я дочек воспитал плохо. У Машки жизнь — не жизнь. И у Ритки — тоже.

— Давай сначала и последовательно, а то не пойму я тебя.

— Сначала, говоришь? Так, для начала: твой сын с Танькой в душе заперлись.

— Заодно и помоются. Ты про Риту говори. Про этих я и так всё знаю. Она предохраняется, сама сказала. А насчёт всего остального время покажет. Может, она кого другого встретит, может, он. А нет, так пусть живут. Ну старше она, и что? Я Ксюхи старше, ты с Веркой ровесники. Захотят дитё, так родит она и в тридцать, и в тридцать пять.

— Вот, рассуждаешь ты так потому, что он твой сын, а не она твоя дочь. Но я с тобой своей болью делиться стану. Короче, школу Рита прогуливает, а класс выпускной. Меня вызвали, говорят, курит в подворотне. С компанией связалась. Провёл беседу, уговаривал жизнь не ломать, школу закончить хотя бы. Она обещала. Всё вроде ничего, учиться начала. Мы с Веркой успокоились, а тут… И главное, не объяснишь, не докажешь, ни примерами, ни опытом. Она знает, потому что она чувствует! Всё! Весь критерий. Говорю — не слышит. Вова, я не выдержал, я наорал, я её, идиотку, убеждаю, что любовь пусть себе любовью, а образование-то необходимо. На курение глаза закрыл, главное не наркотики. Гитару надо — купил, бренчи сколько влезет, но всё мало.

— Семёныч, давай не про эмоции, а про факты.

— Вова, как я понял, этот тип у Ритки на глазах с другой обнимался. И всё, и крышу снесло. Пришла вчера как ободранная кошка. Лицо расцарапано, фингал под глазом. Ногти обломаны. Типичная женская драка. На плече укус. И ты знаешь, что она мне заявила? Что упала с лестницы, ногу подвернула. Это она мне? А от самой перегаром несёт за километр.

— Что ты сделал?

— Ремнём отходил, по заднице. Понимаю, что раньше надо было. Но получилось только вчера. Я себя не помнил. Вова, я её убить мог. Верка в меня водой холодной плеснула. Собрался и ушёл. Здесь ночевал. Думал. Вот ты скажи, сколько мы этих судеб искалеченных тут видим, сколько их мимо нас проходит. И ведь ни разу никто из нас ничего на себя не примерил. Оно всё там, далеко. Где-то. А оно тут бывает, совсем близко. И не сделаешь ничего.

— Ты домой звонил?

— Звонил, и Верка мне звонила. Спит она, Ритка, кикимора моя.

— Иди к ним. Мы с Таней справимся. Иди, посмотри хоть — что и как.

— Пойду. Вернее, поеду, я на машине. Я туда и обратно, Вова.

— Удачи. Говори с ней, Семёныч, не бей, говори.

Даня с Татьяной появились в ординаторской без пятнадцати восемь. Бутерброды Данька обещал съесть по дороге, потому что опаздывал. Хлебнул кофе и убежал.

— Да не смотрите вы на меня так, Владимир Александрович, — Татьяна сушила волосы.

— Как? Таня, ты поешь, нам с тобой работать ещё весь день.

— Сердитесь же. Меня вините. Считаете, что мальчишку с пути сбиваю.