Он оставил записку на свернутой постели Бинабика, схватил свой меч, ножны и несколько других необходимых вещей и покинул палатку. В дверях он задержался на мгновение, вспомнив о мешке со своими драгоценными сокровищами — Белой стрелой и зеркалом Джирики. Он повернулся и пошел взять его, хотя каждое мгновение, которое он заставлял ее ждать, — она будет ждать,
Ему потребовалось некоторое время, показавшееся мучительно долгим, чтобы найти мешок там, где он спрятал его — в ямке под куском дерна. С мешком и ножнами под мышкой и потрепанным седлом на плече — он поморщился от шума, производимого пряжками сбруи, — так быстро, как только мог, он побежал через лагерь, туда, где были привязаны лошади, туда, где — как он молился — ждала его Мириамель.
Она была там. Увидев, как принцесса нетерпеливо расхаживает взад-вперед, он ощутил мгновенное головокружение. Она ждала его!
— Поторопись, Саймон, ночь уходит! — Мириамель, казалось, совершенно не ощущала его восторга, а только отчаянное стремление немедленно двинуться в путь.
Оседлав Домой и запихав скудные пожитки Саймона в седельные сумки, они вскоре уже вели лошадей к вершине горы, двигаясь по сырой траве бесшумно, как духи или привидения. Один раз они обернулись, чтобы бросить последний взгляд на лоскутное одеяло оранжевых огней, разбросанных по темной долине.
— Смотри! — сказал ошеломленный Саймон. — Вон там! Это не костер. — Он показал на волну оранжево-красного пламени в середине лагеря. — Чья-то палатка загорелась.
— Надеюсь, все обойдется, но это по крайней мере отвлечет их, пока мы не уедем, — мрачно сказала Мириамель. — Нам пора, Саймон.
Перейдя от слов к делу, она ловко вскочила в седло — под ее тяжелым плащом снова были штаны и мужская рубашка — и поскакала к противоположному склону.
Он еще раз посмотрел на далекие огни и послал Домой вслед за принцессой — в тень, которую не могла развеять даже появившаяся луна.
11
СЛЕЗЫ И ДЫМ
Тиамака угнетали пустые безлесные равнины Верхних Тритингов. Кванитупул тоже был странным местом, но там вранн бывал с детства; полуразрушенные дома и вездесущие каналы чем-то напоминали ему родные болота. Даже Пирруин, где он проводил время своего одинокого изгнания, был так полон узеньких улочек, загадочно-темных тайников и соленого запаха моря, что Тиамак вполне мог жить там, несмотря на безумную тоску по дому. Но здесь, в степях, он чувствовал себя абсолютно незащищенным и бесприютным. Это было неприятное ощущение.