Дорога вспять. Сборник фантастических рассказов

ЮС: Как вы прокомментируете мнение, что название картины «Настоящая любовь Большого Вили» – это отвлекающий ход. Не считая обучающих эпизодов по созданию танков, разбавляющих первый бой на реке Сомме, боевые машины появляются лишь во второй половине картины, участвуя в захвате деревни Флер и нагоняя ужас на немцев. А сама история любви «самца» D17, первым вошедшим в деревню, показана скорей как аллюзия, оттеняющая ужасы войны.

МТ: Я не объясняю названия своих фильмов. Они, разумеется, имеют для меня определённый смысл, но я наслаждаюсь попытками зрителя растолковать их значение. В тот момент, когда я скажу, что значит для меня то или иное название, гадания закончатся. Я этого не хочу. А по поводу любви… она прекрасна! Её стоит искать везде, даже в движении двух машин. Что ещё можно тут сказать?

*

4.

Два десятка танков на десятикилометровом фронте. Разрозненные, но ужасающе эффективные.

Пять километров укреплённой обороны за пять часов. Внушительный результат продвижения.

Столбы из накатника. Поваленные, раздавленные. Стальные тросы и колючая проволока. Лишённые натяжения и опасности. Серые пустые блокгаузы. Слепые ружейные и пулемётные бойницы.

Перекличка личного состава. Перевязанные головы танкистов – ожоги от расплавленного свинца и раны от мелких осколков.

Важная победа этого дня. Воодушевляющая, несовершенная, скалисто-возвышенная, неуклюже-механическая. Окуляр, через который видно будущее.

Ещё не написанная генералом Хейгом телеграмма. Ещё не озвученный в письме заказ на тысячу боевых машин.

И два танка, стоящие около дымящегося дома. Бок о бок, спонсон к спонсону.

Словно истинные влюблённые.

Надежда победить противника исчезла. Первым фактором, решительно повлиявшим на такой исход борьбы, являются танки.

(Выступление в рейхстаге, 02.10.1918)

Сатирические санкции

– Вам всё равно не устоять! Порочная издательская система падёт! С моими первыми публикациями: с возбуждённой струной стихотворений, с пенно-русым журчанием рассказов, с переливом судеб в океанах романных утопий…

Великий Графоман откашлялся, промокнул шёлковым платком широкий лоб, снова кашлянул, умудрившись выплюнуть с мокротой слово «предвзятость».

– Пенно-русым… боже, – простонала Татьяна Зайцева, литературный критик и главный свидетель обвинения.

При упоминании имени господа судья вышел из дрёмы, с удивлением посмотрел на молоточек, потом на зал, прикинул – должен ли он бросить молоточек в зал и в чём правила игры, затем вспомнил, зачем он здесь, насупился, вошёл в привычную систему координат.

– Обвинение, продолжайте, – благословил он.

Критик Зайцева встала со скамьи. Вообще-то она не садилась на протяжении всего заседания, но как-то вытянулась, напряглась, что задним рядам почудился её подъём.

– Задайте ему, – напутствовал писатель Арсен Зарибаба.

– Только на гонорары не ссылайся, – предупредил издатель Константин Насвойвкус.

– Обвинение, тише! – Вот и молоточек пригодился. Судья повеселел. – Слово свидетельнице Зайцевой.

– Да, спасибо… – Критик поправила брошь, презрительно глянула на Великого Графомана – бегло, по касательной, словно боясь гипнотического воздействия. – Разумеется, мы никогда не называем таких людей словом на букву «Г». Никогда. «Писаки», «бумагомаратели» – возможно, но не «Г». Вы не представляете, насколько их много. Просто нашествие какое-то. Даже перед перестройкой такого не было, а тогда, хочу сказать, страшные дела творились. Поэтические «Г» валом шли. Одни стихи я на всю жизнь запомнила… Можно?

– Можно «что»? – судья сдвинул центр тяжести парика ближе к затылку. – А-а… женская комната сразу по коридору направо…

Зайцева покраснела.

– Я бы хотела прочитать то, да простит меня Бальмонт, стихотворение.

– А. Конечно-конечно.

– Не всё, только пару строк… М-м… «Встал Ильич, развёл руками…» Хочу уточнить, Ваша честь, что дело происходит в мавзолее… «Встал Ильич, развёл руками, что же делать с мудаками?»

Судья поперхнулся эмэмдэмсом.

– Как? Что? Попрошу без!..

– Простите. Мне кажется, это важный штришок к палитре доказательств.

– Палитра доказательств! – вскричал Великий Графоман и тут же припал к блокнотику, начал строчить.

– Подобные контуженые поэты, они шли и шли в редакцию, и сейчас идут. И обязательно хотят прочитать свою «нетленку» вслух. Я им: «Не надо, я глазами оцениваю». А они: «Вы должны это услышать!» И получаешь: «Встал Ильич, развёл…»

– Достаточно, – смешался судья. – Мысль понятна.

Арсен Зарибаба дрожжевым тестом поднялся рядом с Зайцевой.