Дорога запустения

Комнату наполнило пыльное пурпурное сияние фонаря необычной формы, висевшего над их головами. В странном фонарном свете Марья Кинсана увидала себя отраженной тысячу тысяч тысяч раз в нескончаемом зеркальном лабиринте. Отражения таяли, таяли, улетучивались во мгновение воспринимавшего их ока, и все из-за сложных механизмов, что постоянно приводили зеркала в движение. Марья Кинсана осознала: фокус в том, что образы удерживаются на периферии зрения, и благодаря визуальному обману она наблюдает мистические отблески будущих «я»: женщина в мышастой военной форме, МЦБО за плечом; женщина с пятью детьми под юбками, живот набух шестым; женщина благородная и могущественная, в одеждах судьи; женщина обнаженная, на глицериновой кровати; женщина утомленная; женщина ликующая; женщина рыдающая; женщина мертвая… как только Марья Кинсана их замечала, они отворачивались, как незнакомки в поезде, и уходили в собственное будущее. Лица невоплощенных амбиций, лица отчаяния, лица надежды, а также лица, которые оставили всякую надежду, потому что знали: их доля в настоящем – максимум, которым они могут обладать; лица смерти, тысяча лиц окровавленных или пепельно-бледных, сожженных дочерна или кипящих нарывами болезни, ввалившихся от старости и истощения или фальшиво спокойных – такие смерть дарит тем, кто бился с ней до конца.

– Смерть – будущее каждого, – сказала Марья Кинсана. – Покажите мне будущее живых.

– Посмотрите сюда, – сказал Адам Черный. Марья Кинсана посмотрела туда, куда он указал, и увидела смеющуюся сардоническую фигуру, что, бросив взгляд из-за плеча, исчезает в лабиринте, переходит из зеркала в зеркало легкой походкой ягуара, и мышцы перекатываются на ее животе. Каждый шаг был шагом могущества; так ходят создатели и творцы миров. Именно такой Марья Кинсана всегда себя и представляла.

– Я хочу вот это будущее.

– Так вперед, хватайте!

Марья Кинсана шагнула вперед в погоне за будущей собой, и с каждым шагом уверенность разбухала внутри нее, как бутон. Она сорвалась на бег, бег охотницы, и зеркала отшатывались от нее, отражая только пустые отражения друг друга, и она увидела, что добыча замедлилась. Мощь и власть переливались из шагов образа в ее шаги. Когда таявший образ был на расстоянии руки, Марья Кинсана прыгнула.

– Попалась! – заявила она и железной хваткой вцепилась образу в плечо. Задохнувшись от страха, образ развернулся, и Марья Кинсана увидела себя, какой была раньше: верившая в себя, но и не верящая, умная, но невежественная, рабыня свободы, – и поняла, что в какой-то момент погони стала образом, а образ стал ею. Он взорвался изнутри, рассыпался сверкающей пылью, и Марья Кинсана обнаружила, что опять стоит у входа в Зеркальный Холл.

– Надеюсь, это для вас ценный опыт, – сказал Адам Черный вежливо.

– Наверняка. Вот, я забыла, пятьдесят центаво.

– С вас, мадам, я ничего не возьму. Никогда ничего не беру с довольных клиентов. Платят только недовольные. Ну так они все время платят – как вы считаете? Но, мне кажется, я вспомнил вас, мадам – ваше лицо показалось мне знакомым; не были вы связаны с местом под названием Дорога Запустения?

– Боюсь, это было очень давно и очень далеко, и я уже не та, что прежде.

– Не так ли и с каждым из нас, мадам. Ну, хорошего вам вечера, спасибо за ваше покровительство, и, если позволите попросить об услуге, пожалуйста, расскажите друзьям и родственникам о чудесных чарах Бродячего Шатокуа и Просветительской Буффасмагории Адама Черного.

Марья Кинсана пересекла рельсы и пошла к освещенному натриевыми лампами боковому пути, где разогревал термоядерный двигатель химсостав со словом «Мудрость» на цистернах. Пошел дождь: редкий, холодный, колющий. Марья Кинсана перебирала в голове только что виденные образы. Теперь она знает, кто она. У нее есть цель. Свобода все еще принадлежит ей, но теперь это целеустремленная свобода. Она станет искать ответственность, ибо свобода без ответственности – дешевка, и к этому дуализму она добавил власть, ибо ответственность без власти – бессилие. Она поедет в Мудрость и возведет троицу привилегий на трон своей души.

У са́мого химсостава она заметила, что ей машет рукой инженер. Улыбнувшись, она помахала в ответ.

В ее схему не укладывались два обстоятельства того вечера. Первое: ни в одном зеркале не было отражения Адама Черного. И второе: образ, который она вобрала в себя, двигался примерно в направлении Дороги Запустения.

Глава 32

С тех самых пор, как призрак отца сказал ей, что она подменыш, Арни Тенебрия отказалась жить под одной крышей с обоими родителями, живой и мертвым. Если уж она Манделья, она станет жить как Манделья в доме Манделий. Она застала дедулю Арана спящим на крылечке среди сеянцев (в последнее время он воспылал страстью к садоводству, отчасти из-за несостоявшегося отцовства). Его рот был широк и храпел. Арни Тенебрия протолкнула в него чилийский перчик, и когда объявшие дедулю Арана жар и раж поутихли, сделала книксен и сказала:

– М-р Манделья, я ваша дочь, Арни.