Дорогая Альма

— Так дивчина поранена у меня лежить в хате, — протяжно проговорила лесничиха. — Мне б лекарства да перевязать ее. Ничим даже. Помрет, боюся. Дивчина, не боец. Ликарь собачий. Очень плоха…Ты скажи, скажи, Иван…

— Фрау Сэтерлэнд, она говорит, в избе у нее ветеринар, женщина. Видимо, из того отряда, что и собака. Ранена, — сообщил Пирогов.

— Куда ранена? — спросила Маренн.

— Так куды тильки не поранена. — Лесничиха всхлипнула. — Миста живого нет. Крови багато вытекло, вся хата моя в кровище, сознания нема.

— Как давно нашли ее? — спросила Маренн, нахмурившись. Пирогов перевел.

— Таки я и не искала. — Тетка Пелагея пожала плечами. — В погребу сидели мы со стариком моим. Стреляли, стреляли так, что лес дрожал. Перепугалися очень. А к ночи как все притихло, вылезли, слышим, кто-то стонет на дворе. Глянули — господи свят! Дивчина в форме защитной лежит ничком, доползла, видать, до сторожки нашей. Мы ж одне в лесу, деревня-то — она подальше будет. Мы к ней подбежали, хотели в дом тащить, а тут еще — писк. А при ней винтовка пустая и сумка санитарная, а в ней — три щенка барахтаются, тощие, драные! Того гляди помрут от голода, едва и голос-то подают. Но мы их молочком накормили, вроде полегчало им, заснули. А вот дивчина — плоха. Мы и перевязали ее, да не хватает этого. В жару мечется, что делать-то — не знаем! Вот Микола-то мой и говорит: сходи до гошпиталя, недалече тута, в усадьбе господ Свирских он. Може, Иванко подможе, у дохтура ихнего, нимицкого то есть, спросит лекарства какого. Сам он, Микола-то мой, хромой, как ты, уж годов шесть, как медведь подрал. Он покуда дойдет, так месяц в речку окунется и назад вынырнет. А жаль дивчину-то, молодая совсем, дитятко, одно слово. Ось я и пришла, а повертаться боюся. Може, и не жива уже та дивчина. Даже имени ее не знаем. Помоги, Иванко!

— Далеко ли Брама эта? — спросила Маренн, выслушав Пирогова. — У меня в восемь утра обход и две операции назначены, а перед этим жду санитарный транспорт с ранеными. Не исключено, что среди них найдутся и изрядно покусанные, как я сейчас понимаю, а не только с ожогами и с пулевыми и осколочными, как обычно. — Она грустно улыбнулась.

— Здесь пешком минут сорок будет, — ответил Пирогов. — Князь Сигизмунд Роганович, дед моей госпожи, намеренно рядом с урочищем усадьбу строил, чтоб на охоту ездить близко. Заядлый охотник был.

— Не исключаю, что прогуляться, пока тихо, было бы и неплохо, но времени нет. — Маренн посмотрела на часы. — На машине можно там подъехать?

— Да, — кивнул Пирогов. — Лесная дорога есть. Я поеду с вами, — предупредил он.

— Тогда подождите меня у дороги, — решила Маренн. — Я дам указания медсестре Беккер, возьму свою санитарную сумку и медикаменты, и поедем.

— Ой, спасибочки, дякую, — запричитала тетка Пелагея, вытирая глаза краем платка. — Вот есть Бог на свете, говорила ж я!

— Идем, идем, — подтолкнул слегка ее Иван Петрович, — нечего тут выть, сырость разводить. Только внимание лишнее привлекать к себе. А корзинку с салом забери. Вон стоит, — показал он. — Пригодится еще.

Машина поднялась на холм и остановилась под сенью высоких вековых дубов.

— Все, стоп, дальше дороги нет, только тропинка к сторожке, — вполголоса предупредил Пирогов. — Выходим.

Маренн взяла автомат, санитарную сумку.

— Вылазь, вылазь, Пелагея. — Пирогов помогал спуститься лесничихе. — Осторожно, юбку раздерешь.

— Так-ми то на авто-то не издим, все на возу с кобылою привычнее, — оправдывалась та.

Звонко щелкнув, на капот упала шишка. Маренн вскинула голову. Ярко-рыжая белка сидела на ветке и с любопытством смотрела вниз, задрав хвост.

— Тьма-тьмущая их тута, — пояснила лесничиха, — и война им не война. Поки желудь не созреет, старые шишки лущат. Идемте, идемте, пани доктор, я дорогу покажу. — Она слегка поклонилась.

Маренн обошла кустарник.

— Вот что, Иван Петрович, — сказала она Пирогову серьезно. — Спросите у фрау, не найдется ли у нее какой старый плащ или салоп, я бы накинула на свой мундир. А то придет наша подопечная в сознание, а перед ней — враг, так все наши старания зря, считайте.

— Я понимаю, — кивнул Иван Петрович и, наклонившись к Пелагее, зашептал ей на ухо.

— Дам, дам, — закивала та.

Когда подошли к небольшой избе на поляне, сквозь узорчатую листву дубов засверкали первые проблески солнца — светало. Маренн показалось, что где-то рядом журчит вода.

— Здесь ручей? — спросила у Пирогова.

— Источник. Называют Серебряный, — объяснил Пирогов. — Существует поверье, что в давние времена один из князей Свирских, обидевшись на сыновей, решил их наказать и закопал в этих местах драгоценный сундук с серебром, трофеи от военных походов. Мол, без наследства останутся. Сыновья искали, искали клад, да так и не нашли. Но это сказка, а на самом деле вода эта на серебре вправду настоена, где-то жила серебряная проходит. Лечебная — быстро раны заживляет.

— То верно, — подхватила Пелагея. — Вот я как деда своего вылечила? По ликарям не ходили мы. Мочила бинты в ручье да перебинтовывала, вот все и зажило. Если дивчина наша жива до сих пор, так тоже благодаря водичке этой.