Дорогая Ава

– Еще как! У тебя такой потерянный вид, когда ты не знаешь, что делать. Чистый восторг.

– Как сейчас, например?

– И вообще: ты пришел помогать мне с розыгрышами, а завел питомца. Сдаешь позиции, Форт Нокс!

Вот теперь он усмехается.

– Я всегда такой.

– Какой? Забавный и милый?

Он удивленно моргает. Начинает что-то говорить, а потом передумывает и замолкает.

– Да скажи уже! – прошу я. – Цитируя твои же слова, не держи все в себе.

Глубоко вздохнув, он встает и подходит к кровати. Сердце пропускает удар.

– Правда или действие, Тюльпан? Но выбирать можно только правду.

Ох…

Напряжение между нами растет, и по телу пробегает волна предвкушения.

Я закусываю губу.

– Это месть?

– Она самая.

Черт! Я привыкла не понимать, о чем думает Нокс, но сейчас он смотрит на меня тяжелым, непроницаемым взглядом.

– Ладно, я подыграю. Правда.

– Ты любила Ченса?

– Думала, что люблю. Оказалось, что нет.

Его глаза блестят, будто он пытается понять, верить мне или нет.

– Хм-м.

– Моя очередь…

– Ну уж нет! – говорит он. – Твоя очередь была в актовом зале. Теперь моя. Правда или действие?

Я встаю и смотрю ему прямо в глаза. Собственный пульс оглушает.

– Что выбирать?

– Как хочешь. – Его грудь часто вздымается, а взгляд задерживается на губах.

– Тогда правду.

– В прошлом году тебя тоже тянуло ко мне? Не только я это чувствовал? – хрипло говорит он.

По спине пробегает дрожь.

– Да.

– Блядь… – Он протяжно вздыхает и потирает лицо.

– А ну не трусь, Злой-и-Неприступный! У тебя еще один ход, а потом моя очередь.

Он неразборчиво что-то бормочет, будто сам не уверен, что стоит продолжать эту игру, но потом втягивает воздух и спрашивает:

– Правда или действие, Тюльпан?

– Действие. – Действие, действие и еще раз действие! Я не знаю, что меня ждет, но…

Воздух пронизан электричеством, и волоски на руках встают дыбом. Нокс медленно выдыхает, и в его глазах – откровенный, искренний жар. Я не понимаю, что творю, но не хочу останавливаться, и он так близко, так…

– Поцелуй меня, – рычит он.

Я шагаю к нему, прижимаясь всем телом. Медленно веду вверх ладонями, содрогаясь от ощущения его тела, от мягкости спортивной формы, от того, как сокращаются его мышцы, когда я глажу ключицы и лицо. Я касаюсь бровей, восхищаясь и поражаясь неописуемому великолепию черт. И я нравлюсь ему. Я вижу это по позе, по тому, как он держит себя в руках, словно боится меня напугать.

Пальцы путаются в волосах у его затылка. Он притягивает меня ближе за талию, прижимает вплотную. Я касаюсь языком его приоткрытых губ, срывая с них тихий вздох, и меня захлестывает осознание, что он целует меня, меня и только меня. Застонав, прикусываю его нижнюю губу, и он обнимает меня крепче, ласкает мой язык прикосновениями своего. Углубляет поцелуй, низко выдохнув мое имя, двигается настойчиво, твердо, сжимая ладонями мою задницу. Внутри поднимается ураган: желание беснуется в груди, на клочки раздирая самое сердце.

Неужели все поцелуи с ним будут такими?

Отстранившись, глажу его по щеке и смотрю в глаза.

– Ты целуешься так, будто каждый поцелуй будет последним.

Прикрыв веки, он лижет мой палец, а потом обхватывает губами. Дыхание перехватывает, и по всему телу разливается жар.

Спокойно, Ава, игра продолжается!

– Правда или действие, Нокс?

– А чего хочешь? – спрашивает он, сверкая глазами.

– Правду.

– Спрашивай.

– Откуда у тебя этот шрам?

Я хочу услышать его историю, хочу, чтобы он мне открылся, пусть и понимаю, что мало кто заслужил этой чести – разве что Дейн.

Нокс пошатывается.

– Боже, Ава…

Касаюсь его лица ладонью.

– Не стыдись шрамов, они – украшение самых сильных людей. Мне нравятся твои шрамы. Поделись их историей со мной.

Он вздыхает, и его слова попадают в самое сердце:

– Меня порезала мама.

Я стараюсь ничем не выдать своего шока. Не такого я ожидала! Скорее подозревала, что он сам себя покалечил, хотя раньше он все отрицал. Моргнув, я пытаюсь прийти в себя.

– За что?

Нокс подходит к кровати, садится, а я устраиваюсь рядом и поджимаю ноги. Смотрю, как он сглатывает, и вижу эмоции, написанные у него на лице.

– Она страдала от диссоциативного расстройства, а после нападения приступы участились. Как-то я проснулся от того, что она нависла надо мной с ножом. Она не узнала меня… и ударила. – Он спотыкается, сбившись. – А потом назвала страшным уродом. Но она не понимала, что говорит. Пожалуйста, не подумай! Она не была плохим человеком. Я всегда буду ее любить… Она же моя мама!

Его слова пронизаны такой болью, что я закусываю губу.

– Она покончила с собой месяц спустя.

При мысли об этом на глаза наворачиваются слезы, но я сдерживаю их, беру его за руку и прижимаю к губам. Целую костяшки, разгибая стиснутые в кулак пальцы.