Дорогая Джозефина

Я чувствую себя больным – еще одна причина отсутствия сна. Миссис Данстейбл утверждает, что из-за моих ночных посиделок болезнь затянется, а я и дальше буду не в духе. Скорее всего, она права. Мне пора на пенсию.

Мой роман хранит память о вас, Джозефина. Я надеюсь, что когда-нибудь Вы его прочтете. Всякий раз, когда просматриваю его главы, я вспоминаю, что в разных книгах мы находимся на одной странице, вместе по духу, несмотря на наши разные жизни.

Я предвкушаю день, когда наши судьбы снова столкнутся. Всегда Ваш,

Элиас

13 октября 1821

Дорогая Джозефина!

Мне очень плохо. Мое тело восстает против меня, дрожит, как будто холод пронзает мою кожу. Я лежу у камина в кабинете, завернувшись в одеяла, потому что никак не могу согреться.

Дождь бьет по оконным стеклам, и голубая дымка стелется между занавесками, осветляя мрак, словно сливки, налитые в чашку черного чая. Я почти вижу лазурь, клубящуюся надо мной. В самом деле, умереть от болезни в окружении книг кажется вполне уместным, ведь я больше чернила и бумага, чем кожа и кости.

Я боюсь, что это письмо может стать моим последним. Меня продолжает мучить кашель и лихорадка. Сегодня миссис Данстейбл принесла мне миску белого супа. Я не смог съесть даже ложку. Мама испытывала те же симптомы, когда заболела зимней лихорадкой. Она пыталась дышать в течение двух недель, пока ее легкие не наполнились жидкостью.

Возможно, скоро я присоединюсь к Артуру и моим родителям.

Лорелай собрала чемоданы и наняла карету, чтобы ехать в Лондон. Она уезжает завтра. Я не хочу еще больше откладывать ее путешествие, поэтому притворяюсь здоровым в ее компании. Мне все труднее поддерживать этот фарс, потому что не могу пройти больше нескольких шагов без ощущения усталости.

Она может заметить мое печальное положение, когда будет прощаться. Что тогда? Откажется ли она от своих планов ухаживать за мной? Нет, нет. Я не буду подвергать ее дальнейшим испытаниям. Возможно, миссис Данстейбл придумает оправдание моему плохому состоянию.

Я уже просил ее не говорить ни слова о моей болезни. Я рассказал ей о письмах в моем столе.

Миссис Данстейбл обещала переслать их на Грейт-Пултени-стрит, 11, если я умру.

Хотя никто не подтвердил ваше присутствие в Бате, я не хочу, чтобы мои письма остались непрочитанными. Возможно, Джозефина де Клэр по этому адресу поможет моим посланиям дойти до Вас.

Вы заслуживаете того, чтобы знать о моих чувствах независимо от моего конца.

Я не хочу уезжать, ибо чувствую себя близким к той жизни, которой хочу. Все надежды и чаяния, кажется, всего лишь в шаге от меня. Но я могу не достичь их, и это пугает. После стольких потерь я думал, что удача повернется ко мне лицом, и я узнаю, что значит что-то иметь. Иметь дом.

Чтобы побыть с Вами.

Пожалуйста, приходите в Кадвалладер после моей смерти, то есть если лихорадка все же заберет меня. Вы найдете рукопись под моим книжным шкафом. Она Ваша. Делайте с ней что хотите.

До последнего вздоха я обещаю, что мои руки всегда будут рады Вам. Моя душа никогда не остынет к Вам. Мое безопасное место, мой дом – тоже Ваш, и куда бы Вы ни пошли, кого бы Вы ни любили, я буду обожать Вас бесконечно.

Надеюсь, что у Вас будет больше времени на вдох.

Элиас

Оливер: Хорошие новости! Мой друг нашел PDF-файл с полной рукописью Элиаса. Семья Хоторнов нашла эту книгу и передала ее в дар Оксфордскому университету, который затем отсканировал страницы в цифровую копию. Хочешь, я пришлю тебе по электронной почте остальную часть романа?

Джози: Конечно!!! Я выделю время, чтобы читать весь день.

Оливер: Книжная встреча завтра? Я хочу услышать твои мысли.

Джози: В шесть часов. Возьми с собой Нэн и шоколадный торт.

Оливер: Твигги, я не могу продолжать печь для тебя!

Джози: Почему нет?

Оливер: Ладно. Я приготовлю любимый суп Элиаса, чтобы быть в теме. Договорились?

Джози: О, ты настоящий друг.

Пятнадцать Роман

Ноябрь окутал Кадвалладер таким густым туманом, что Дарлинги отказались покидать свои владения. Они надевали плотные одежды и потягивали вино из бузины, а их слуги готовили горячие ванны, грелки и множество фонарей. Дни казались темными, ночи – еще темнее.

И все же в доме царил смех.