Дорогая, я дома

МНЕ НАСРАТЬ КТО ТВОЙ ПАПА БЕРУ БЛУЗКУ С РАЗМАХУ ЗАПИХИВАЮ ЕЙ В РОТ ОНА МЫЧИТ И ДАВИТСЯ – Я ЗАПИХИВАЮ ТРЯПКУ ДО ПОСЛЕДНЕГО ЛОСКУТА В НЕЕ ДЕРЖУ ЗА БЛОНДИНИСТЫЕ ВОЛОСЫ ШЕПЧУ НА УХО МНЕ НАСРАТЬ КТО ТВОЙ ПАПА МНЕ НАСРАТЬ НА ТО КТО ТЫ ПОНЯЛА СУКА

ЗАЛАМЫВАЮ ЕЙ РУКИ ЗА СПИНУ ТАК ЧТО ХРУСТИТ ОНА ВЫРЫВАЕТСЯ СИЛЬНЫЕ РУКИ НО Я БЬЮ ЕЕ ГОЛОВОЙ О СТОЛ МЫЧИТ ВЫРЫВАЕТСЯ

ВЫЕБАТЬ ЕЕ ЗДЕСЬ НА ЭТОМ СТОЛЕ ЖЕСТКО ГРЯЗНО ПОРВАТЬ ЧТОБЫ ХРИПЕЛА ЗАДЫХАЛАСЬ ВЫЕБАТЬ ВЫЕБАТЬ

Мы стоим рядом со столом. Я держу ее, упираюсь в ее упругую задницу. Только что она была на скамейке, теперь – на столе. Она дрожит подо мной, а задница приподнимается, будто бы мне навстречу. Мне сейчас достаточно задрать ей юбку и… – но я только мотаю головой, потому что не понимаю, что такое только что со мной случилось. Я отпускаю ее – она размякает и лежит не шевелясь. Я поворачиваю ее голову, укладываю щекой на стол и вытаскиваю блузку изо рта. Лицо у нее красное, на глазах слезы – широко открытые голубые глаза, крупные радужки, похожие на турбину самолета. Что здесь произошло, вот сейчас? Руки напряженные, в них остатки каких-то импульсов, в штанах жарко и тесно. Прямо рядом с ее лицом на столе лежит моя кобура с пистолетом, она будто изучает ее, маленькие губы кривятся, спина поднимается и опускается от дыхания – большая грудь распластана по столу.

ВЫЕБАТЬ ВЫЕБАТЬ ВЫЕБАТЬ

– Козел! – выдыхает она. – Козел!..

Я отхожу, беру со стола пистолет, ремень кобуры несильно хлещет ее по лицу. Она не шевелится.

– Ментов будем вызывать? – спрашиваю я, заглядывая ей в глаза.

– Нет, – еле слышно отвечает она.

– Как тогда?

Она показывает глазами на сумку, которая упала со стола и теперь лежит на боку, на полу – надо же, я и не заметил.

– Кошелек возьми, – говорит она.

Я беру сумку, мне неприятно, что она чужая, и вообще неприятно то, что случилось, что-то такое, сам не помню что, – залезаю в нее, достаю кошелек. В кошельке шесть тысяч бумажками, еще какая-то мелочь, куча пластиковых карт, визитка с черной маской и значком, похожим на турбину с тремя лопастями.

– Окей? – спрашивает она, показывая глазами на кошелек.

– Окей, – отвечаю я, засовываю деньги в задний карман, – вали быстро отсюда и не вздумай еще раз сюда приходить, ясно? В следующий раз – в ментовку!

– Пошел ты! – говорит она тихо, и я уже не реагирую – просто смотрю, как она поднимается, разминает руки, берет сумку, открывает дверь и медленно уходит.

Через минуту появляются Эльма и Рустик. Я молча кладу деньги на стол, Эльма качает головой.

– Вообще, мальчики, надо было сдать ее в полицию. Она – наглая девка, это ей было бы на пользу. Но я надеюсь, Кирилл, ты ей хотя бы все объяснил. – Эльма забирает три тысячи себе. Две дает мне, одну плюс мелочь – Рустику. Потом смотрит на свернутую в мокрый ком блузку и спрашивает: – Это что?

– Издержки производства, – отвечаю я, и она снова кивает, но скорее одобрительно, чем осуждающе.

* * *

Пока иду домой, думаю про компьютер. Точнее, про интернет. Не знаю, что мне так приспичило там, в этом интернете, который Светкина бабка называла игрушкой дьявола, но почему-то не могу о нем не думать. Что-то там хочется найти, что-то как будто зудит, хотя я совершенно без понятия – что. Я всю дорогу думаю – как случилось, что мы с этой девчонкой вот только что разговаривали и она сидела на скамейке, а потом – вдруг оказалась животом на столе. Наверное, она убегала. Наверное, я среагировал – потому что я никогда не бью девчонок. Никогда. Только если они задержанные и только если пытаются убежать – хотя девчонки, которые воруют в магазинах, а их много, никогда не пытаются убежать. А потом я вспоминаю, как уходили Эльма с Рустиком, оставив меня с ней, – почему именно меня? Почему не Рустика, черт возьми, и почему они все так смотрели на меня, будто знали: и Эльма, когда прикрывала дверь, и Рустик в раздевалке, и даже гребаный китаеза в кафе – все еще сидел на том же месте, пялился то на свой чайник с чаем, то на на меня, будто знал что-то… Что?

Дома борщом не пахнет – Светкин папаша за столом наворачивает сосиски с кислой капустой, по телеку идут «Реальные пацаны».

– А-ха-ха, во дают, комики, – ржет ее папаша, – писать ему хочется… Может, говорит, поплакать, чтобы жидкость вышла… А-ха-ха… Кирюха, вы с друзьями тоже такие номера выделываете, да?

Я молча жую, пропускаю мимо ушей. Неужели он думает, у меня может быть что-то общее с этими придурками? Для него что эти, что я – все молодежь. Только я работаю, охраняю мой город от таких вот, как эти самые «пацаны». Чтобы сменить тему, я рассказываю, как кавказец смотрел в магазине туфли непроизносимой фирмы.

– Тридцать пять тысяч! – Светка достает из холодильника пиво, открывает, протягивает мне. – Что в туфлях может стоить тридцать пять тысяч? У нас на рынке пять – ну вообще самые дорогие, просто лучшие… Я бы тебе показала, Кирюша.