Дорогая, я дома

Когда я заметил ее в зеркале, сначала не поверил. В зеркале она была все той же телочкой-спичкой, что и вчера, хотя в таком зеркале человека и не узнать – но я узнал, причем сразу – будто меня легонько толкнуло, подбросило – хоть я стоял на месте и даже не пошевелился. Она прошла мимо той самой вешалки, на этот раз ничего не трогала, шла медленно и задумчиво. Когда появилась из-за поворота, я увидел ее, а она меня – как будто споткнулась, хотя не сбавила шаг, и все продолжала идти в мою сторону. Сапоги цокали по полу, бедра покачивались.

ВЫЕБАТЬ ВЫЕБАТЬ ВЫЕБАТЬ

Она шла на меня, и я надеялся, что она пройдет мимо. Поравнялась со мной, посмотрела в глаза – взгляд жесткий и задиристый, хотя, как и вчера, в нем что-то от животного на охоте – и повернулась, чтобы зайти внутрь. Я сделал шаг, чтобы загородить проход.

– Я тебе что вчера сказал? – Я старался говорить внушительно, но голос дрогнул, и вышло неубедительно.

– Не ходить сюда, – ответила она, и ее интонация странно повторила мою.

– А какого хрена ты пришла?!

– Не знаю, – ответила она.

– Ну вот и вали отсюда! – теперь получилось увереннее. – Или с тобой… – тут я запнулся. – С тобой – что?

ВЫЕБАТЬ ВЫЕБАТЬ ВЫЕБАТЬ

– Ты не волнуйся, я ничего брать не буду, – ответила она, – я просто зашла поглядеть и вообще… проведать тебя.

– Что?

– Проведать тебя, – тут она улыбнулась. Она, видите ли, пришла меня проведать. Я стоял как идиот и ничего не мог ответить, а она, кажется, уже смеялась надо мной. – Ну, типа, не болит ли у тебя голова или еще чего…

– Ничего не болит! – Я заткнул пальцы за пояс, чтобы куда-то деть руки. – Слушай, иди отсюда, а?

– Мальчик Кирюша, ты невежливый, – снова засмеялась она, – и даже грубый.

Я зачем-то схватился за рацию, потом убрал руку, но она засекла мое движение.

– Первый, первый, я второй! – сказала она и засмеялась уже в голос. – Не дергайся, уже ухожу.

Она повернулась и пошла, покачиваясь на каблуках, а когда почти исчезла за поворотом и появилась в зеркале, мне показалось, что она покачивалась чуть больше, чем следовало – как будто дразнила, показывалась – и мне все представлялось, что перед глазами окажется белое и все опять будет не так…

* * *

Я учился в девятом классе, когда беспредельщик Леха открыл, что можно бить одноклассников мокрой тряпкой по роже. Он был длинный, как шпала, и довольно сильный – и вот однажды, когда его заставили после урока математики мыть доски, а мы остались за компанию – он вдруг взял и с размаху съездил Жеке мокрой тряпкой по лицу. Звук был классный – хлоп! – и Жека стоял как полный идиот, выпучив глаза. Леха заржал, и следующий удар пришелся по мне – на щеках осталось мокрое и вонючее, и я тоже был как оглушенный, пока Жека лепил свое: «Эй, ты чо, ты чо…» Я тогда думал, что это больше не повторится – но Лехе понравилось, он схватил сразу две тряпки, по одной в каждую руку, с криком побежал в коридор и начал хлестать там кого ни попадя. Я молча пошел к умывальнику, вымыл лицо с мылом, чтобы избавиться от противного запаха, и, пока мылся, увидел на полу длинный тонкий гвоздь, каким, вероятно, прибивали плинтусы. Я чисто механически наклонился, чтобы его поднять, – и в этот момент в класс влетел Леха и врезал мне двумя мокрыми тряпками по роже – хлоп справа и хлоп слева. А потом появилось белое, и что-то было, а когда оно кончилось – Леха лежал на полу и вопил так, как я никогда не слышал, чтобы вопил человек. Гвоздь торчал у него из глаза.

Лехе каким-то образом починили его глаз – до сих пор не знаю как. Он стал хуже видеть, но не окривел, и это спасло меня и нашу семью от суда. О том, что случилось, директорше рассказал вусмерть перепуганный Жека. Я не мог, потому что не знал.

* * *

Мое дежурство заканчивается в полшестого – мы с Вовой собирались в спортзал. Когда передаю пост, боковым зрением замечаю, что у магазина толчется вчерашний кавказец, – смутно вспомнилось что-то, какое-то кино – но я, конечно, не вспомнил, у меня так бывает. Я сдаю оружие и шагаю по галерее ЦУМа – сквозь стеклянный купол видно темно-синее, почти черное небо. Люди вокруг – тетки в шубах, мужики в костюмах, мальчики в джинсиках, кедиках и с придурочными прическами – идут мимо и не замечают. Идет парень в чоповской форме, со спортивной сумкой «Найк» – а его не видят, смотрят сквозь, и раньше меня это не парило, потому что у них свои дела, у меня свои. Сейчас меня в первый раз напрягло. У рамок на выходе, которые пищат, если что-то украдешь, я вдруг притормаживаю и думаю, как же стремно проходить через них, если что-то украл – как та девчонка. Киваю Андрюхе и Ромычу, что стоят на выходе, похожие на эсэсовцев, охраняющих рейхстаг, толкаю стеклянную дверь – и первый человек, которого вижу на улице, – это она.