Дорогая, я дома

– Вов, а чо там у вас с Катькой твоей? Она вчера была у нас…

– А, это… – Вова улыбается через плечо так, будто рожа сейчас треснет. – Только между нами, окей? Короче, она простудилась, кашляла там, хуе-мое… Ну а мне приспичило… И мы, короче, трахаемся, а она кашляет – и у нее там, короче, все сжимается-разжимается, сжимается-разжимается, – Вова поворачивается вполоборота и показывает пальцами. – Это так приятно, короче, Кирьян, ты бы знал… Я ее раз, ну и еще раз, и наутро… Ну а потом кашель прошел. И все как отрезало. Не могу, сука, на ней кончить, пока не закашляет…

– И чо ты… – начинаю я.

– Ну да. Раз на балкон, два на балкон, смотрю – готово – опять сопли, потом кашель… И все супер! – Он поворачивается, протягивает руку. – Ну, я побежал. И это все – между нами, понял? Не вздумай своей Светке…

– Конечно, – говорю я, – конечно.

* * *

Выхожу на Китай-городе, долго иду по полутемным улицам. Из одной подворотни вдруг выбегает цыганенок, глаза в темноте сверкают, дико смотрит и убегает в сторону большой улицы. Я несколько раз прохожу взад-вперед по переулку, пока не нахожу эту чертову железную дверь. Ни вывески, ни хрена. Вчера вечером я рылся в интернете и нашел этот клуб – с точно такой же нарисованной картинкой, инь-янь, только с тремя лопастями, как у той девчонки на карточке в кошельке. На сайте клуба тоже были картинки – не такие жесткие, как те, что вылезают по запросам «связать» и «бить», но тоже нормальные. Я звоню в дверь – она черная, будто кованая, на ней кое-где ножами выцарапаны разные группы – некоторые я знаю, большинство нет, в середине двери крохотное окошко, размером с пачку сигарет, темное, видимо занавешенное изнутри. Из-за двери не слышно «бум-бум-бум», как это бывает в клубах, и я думаю, что, может, сегодня клуб закрыт, и звоню еще. В окошечке вдруг появляется свет, тусклый и неровный, типа как от свечи, я вижу там глаза и часть носа какого-то парня, потом оно снова становится темным. Я жду, пока откроют, звоню еще раз. Наконец дверь открывается, на пороге стоит тот парень, что смотрел. У него светлые волосы, зачесанные назад, серые глаза, тонкий нос, недлинный, но как будто острый. И еще он весь в коже – кожаные штаны, кожаная жилетка и кожаный пиджак, хотя под жилеткой есть еще красная рубашка и черный галстук.

– Ваше приглашение, – говорит парень, – и смотрит на меня глазами серыми, как стальная крыша в том дворе, где я видел ее в последний раз. Он смотрит на мои штаны, мою спортивную сумку «Найк» и, кажется, уже хочет закрыть дверь.

– Это клуб «Черный бархат»? – спрашиваю. У него за спиной вдруг раздается что-то вроде удара гонга, как в передаче «Что? Где? Когда?». Еще я вижу, что свет там, внутри, такой, будто у них и правда свечи или целый костер.

– Да, это клуб «Черный бархат», и у нас вход по приглашениям, – отвечает парень.

– Слушай, сколько у вас вход? – спрашиваю. – Пацан, впусти, а? У меня там подруга, понял? Сколько стоит? Давай заплачу.

За его спиной появляется здоровенный, вроде Вовы, охранник в черной форме.

– Отойдите от двери! – говорит парень в кожаном.

– Эй, мужик, скажи ему, пусть пропустит! – кричу я охраннику. – Я тоже чоповец, из «Барса».

– Отойдите от двери! – повторяет парень.

Охранник делает шаг вперед, а я – назад, и парень закрывает дверь. Эсэмэска от Светки приходит, когда я уже почти дошел до метро. Я останавливаюсь у входа в подземный переход, тупо смотрю вокруг, как мимо проезжают машины и идут люди, потом набираю телефон родоков и спрашиваю, можно ли у них заночевать.

* * *

Выхожу на «Тушинской» и иду по Волоколамскому к дому родоков – трамваи уже не ходят. Пока иду – дважды достаю телефон и просматриваю Светкину эсэмэс. Здесь на улицах очень мало машин и людей почти нет – один раз навстречу выскакивают трое гопников, и я просто иду сквозь них.

СКАЖИТЕ ЧТО-НИБУДЬ СУКИ ДАВАЙТЕ ГОЛОВОЙ ОБ АСФАЛЬТ НОГАМИ В ЛИЦО В ЖИВОТ ПО ЯЙЦАМ ДО КРОВИ ДО МЯСА НУ ЖЕ ДАВАЙТЕ

Все трое пьяные, и ни один даже не попытался мне что-то сказать – зассали. На углу меня обгоняет «Газель» – маршрутка, внутри теплый свет и несколько человек, я машу рукой – вспыхивают стоп-сигналы, она тормозит. Я забираюсь, падаю на сиденье. Напротив сидит пьяная в дым девчонка в короткой юбке и серебряных босоножках – таких же, как были на Светке, когда мы познакомились после дискотеки, только эта девчонка размалевана, как блядь, и на каждом повороте падает то на свободное место рядом с собой, то глухо бьется головой о стекло. Ее мутные глаза в какой-то момент засекают меня, она качает головой, пытается выпрямиться.

– Ма-а-а-альчик, – икает она, – мальчик, ты куда едешь?

Я молчу, меня трясет, я пару раз встречаюсь с ней взглядом и отвожу глаза.

– Ма-альчик, – снова говорит она.

– Отвали, без тебя тошно! – отвечаю. Снова думаю о Светке, хотя вспоминаю ее, как сидела напротив нас в темной комнате, как смотрела.

– Ма-альчик, чо ты грубый такой, а? – возмущается эта. – Я, может, поговорить хочу, а?