Дорогая, я дома

Он еще что-то робко говорил, но я уже его не слышал и не видел. Видел за его спиной панорамное окно, холодную берлинскую улицу, дни одиночества, риска, свободы. Вспоминал пустыню, песок, юбки, звон под ними, взрыв и как исчезла она, прочь от нас, разлетелась взрывом, рассыпалась песком. Потом исчезла та, другая, русская, о которой я тоже ничего не знал, хоть и помнил наизусть каждый угол ее квартиры. А сейчас я получу деньги – и тоже исчезну. Поменяю адрес, телефон, разорву связи, стану одним из неопознаваемых прохожих на улице. И если что-то не сложится, мне не повезет, меня найдут где-нибудь с дырой в голове – звонить по этому поводу будет некому.

Взял бабло со стола и пошел из кабинета, мимо сотрудников, приемной, секретарш, и дальше – к лифту. Нацепил по дороге куртку, побренчал молниями – не поминайте лихом, девчонки-мальчишки… И так я засиделся в этом вашем колл-центре, за этим вашим паршивым телефоном. Нажал на кнопку айпода, в ушах заиграла моя любимая песня. Сколько ей лет, а все лучшая, потому что про свободу.

Сейчас выйдем на воздух – и первым делом закурим. А потом сольемся с осенней толпой, раз и навсегда.

Грот Венеры заложен по приказу короля Людвига II Баварского 15 сентября 1875 года в парке замка Линденхоф и построен в 1877-м. Грот представляет собой металлическую конструкцию, стены которой обтянуты полотном, в свою очередь облитым цементной массой. Из нее состоят также искусственные сталактиты. Грот поделен на два малых и один главный грот, который, в зависимости от освещения, становился Голубым Гротом на Капри или Гротом Венеры из оперы Вагнера «Тангейзер». Для обогрева грота было необходимо семь печей. Проекционный аппарат искусственной радуги и машина для волн создавали иллюзию полной реальности, когда Людвига возили по искусственному озеру грота на лодке.

Википедия, свободная интернет-энциклопедия

Грот Людвига Баварского

Жизнь Бориса Фельдермана, сулившая так много хорошего, была сломана в тот момент, когда чернокожая няня выпорола его шерстяными колготками, распластав поперек кровати. Многими годами и десятилетиями позже Борис, конечно, не помнил, откуда у его родителей были колониальные замашки и цветная прислуга, не помнил, как звали няньку, откуда она взялась и куда потом делась. Зато хорошо помнил, как напрягалась эта неопределенных лет особа в присутствии его родителей и как облегченно вздыхала, когда те уходили и оставляли ее с маленьким Борисом. Она громко свистела, крутила на шикарном ламповом проигрывателе Фельдермана-старшего свои пластинки и иногда пользовалась большой комфортабельной ванной: долго лила воду, громко пела, терлась мочалками и сушила свои непокорные черные волосы хромированным феном. Вот тут-то Борису и пришла в голову мысль выключить няньке свет. Ванная в их в целом хорошем, добротном доме была без окон, один поворот выключателя – и тьма наступала полная. Голая же она, рассуждал Борис, выбежать постесняется. Но он ошибся.

После нескольких включений и выключений, криков ужаса и хриплых угроз, когда маленький Борис в очередной раз с хохотом щелкнул карболитовым рычажком, нянька выскочила из ванной. Маленький Фельдерман был так поражен необъятным черным телом, складчатым животом, тяжелыми раскачивавшимися грудями, что даже не попытался бежать. Нянька же схватила его поперек поясницы, отволокла в детскую, прижав голым мокрым коленом к кровати, сорвала штаны и, схватив первое попавшееся – зимние шерстяные колготки, всласть отходила его по голому заду. Колготки – не ремень и не вожжи, следов не осталось, и родителям рассказывать Борис постеснялся – но именно тогда в его голову заползли странные, неуправляемые и стыдные желания, вместе с уверенностью в том, что что-то не так в окружающем мире. Фельдерман был отмечен этим скользким талантом: извлекать выгоду из несовершенства.