Дорогая редакция. Подлинная история «Ленты.ру», рассказанная ее создателями

Андрей Козенко – журналист, редактор, работал в газете «Саратов», в нижневолжской редакции «Коммерсанта», с 2005-го по 2012-й – корреспондент отдела «Общество» федерального «Коммерсанта»; с 2012-го по 2014-й – специальный корреспондент «Ленты. ру»

Май 2012 года, солнечное утро, двор Таганского районного суда Москвы оцеплен полицией. Во дворе несколько десятков людей, и большинство из них очень агрессивны. «Твари, шлюхи, на костре гореть будете!» – как заведенный повторял парень лет тридцати. В какой-то момент к нему подошла женщина: «Молодой человек, я, как профессор, могу вам сказать, что скоморошеская культура издавна…» В полуметре от лица женщины пролетела петарда, упала рядом и взорвалась. Потом еще две, двор заволокло довольно едким красным дымом, в этом дыму полицейские начали проводить хаотические задержания. «Круто тут у вас, весело», – подумал я и зашел в помещение.

Зал судебных заседаний где-то семь на десять метров. В нем было человек пятьдесят журналистов. Окна настежь, и одновременно кондиционер еще работал, но без толку, от жары и духоты можно было умереть, пошевелиться тоже не очень-то получалось. Первой в клетку завели участницу группы Pussy Riot Надежду Толоконникову. Ее я немного знал; однажды на московском гей-параде видел, как ее пытались задержать. На то, чтобы довести ее от памятника Юрию Долгорукому до автозака метрах в двадцати, понадобились усилия шестерых омоновцев.

Толоконниковой продлили арест по делу о плясках в храме Христа Спасителя, она в ответ объявила голодовку. Затем как под копирку продлили арест второй участнице группы Марии Алехиной, и она тоже ушла голодать. В клетку завели третью героиню того года Екатерину Самуцевич. К ней бросился Петя Верзилов, участник арт-группы «Война», один из организаторов летнего лагеря «Антиселигер», мы с ним тоже были немного знакомы. «И про голодовку не забудь сказать!» – шикнул он на Самуцевич, та нервно кивнула. Где-то через час, услышав о продлении ареста, она тоже произнесла: «Голодовка!» Тем суд и кончился. «Круто тут у вас, весело», – продолжал думать я, еще не подозревая, насколько именно.

Вообще, я никогда и не планировал становиться судебным репортером. Когда-то давно еще была жива судебная система, и тогда это было страшно интересно. Это была интрига, это было реальное соревнование обвинения и защиты. В 2002–2003 годах я, будучи нижневолжским корреспондентом «Коммерсанта», полтора года прожил в саратовском областном суде на деле Эдуарда Лимонова и соратников. Это было круче любого детектива и любого сериала. Там сотрудника ФСБ из Барнаула уличали в том, что он любил допрашивать местных нацболов ночью на кладбище. Там совсем юный активист каялся перед судьей, что не смог приехать на предыдущее заседание, потому что был в Праге, кидался там помидорами в генсека НАТО Джорджа Робертсона. Самовлюбленный Лимонов язвил судье, но тот тоже был не прост, и за ним в ответ не ржавело. В ходе прений адвокат писателя Сергей Беляк произносил свою речь три дня ровно. А вынося приговор, судья отмел самые серьезные обвинения в захвате власти и покушении на конституционный строй. Оставил только мелкое обвинение в хранении оружия и дал подсудимым небольшие сроки. Вот тогда перед судом я преклонялся, в нем было величественное что-то даже.

Всего за десять лет это прошло. Сейчас, если человек оказался на скамье подсудимых, он, считай, осужден. Дали условный срок – считай, оправдали. Нет в этом больше ни драмы, ни глубины, ни интриги. Канцелярщина одна.

Из этого я и исходил, и историю с судом над Pussy Riot откровенно недооценивал. Ну да, несправделиво, а когда оно справедливо-то было, тоже мне. Все-таки это уже было лето 2012 года – прошли первые обыски и аресты по «болотному делу», появились новые политические эмигранты. Шумные и бестолковые либеральные вечеринки в клубе Zavtra («Мы любим котиков и Алексея Навального», ага) становились не то что немодными – неуместными даже. Сейчас понимаешь, что это было только самое начало реакции, в том значении этого слова, которое обычно в учебниках истории употребляется.