Дорогая редакция. Подлинная история «Ленты.ру», рассказанная ее создателями

Островок независимых СМИ де-факто еще существовал. Но все чаще коллеги рассказывали о том, что редакторы отказываются ставить уже готовые тексты, появляются запретные темы. Причем в тех изданиях, где еще год назад это было немыслимо. В «Ленте» все было спокойно. Той весной и тем летом мы, спецкоры «Ленты», начали много ездить по стране, делать большие репортажи отовсюду и обо всем на свете. Начинали как-то робко, а потом каждый получившийся текст – это было как завоевание новой планеты: от ощущения, какое пространство уже открыто, а какое еще только можно открыть, дыхание перехватывало. Не было над нами ограничений ни по темам, ни по формату, ни по объему текста. Нашли историю, проговорили ее, билеты-гостиницу забронировали – и все, вперед, а там – свобода. Это было как первые гастроли The Beatles в Америке, уж извините.

В день начала процесса над Pussy Riot заглянул туда, послушал обвинительное заключение, а затем сел на поезд в Ульяновск, собираясь делать оттуда серьезный репортаж про базу НАТО. Поезд подходил к Рязани, я открыл твиттер и понял: что-то идет не так. Твитившие из суда люди словно на спектакле каком-то сидели про мрачное средневековье. Там выступали потерпевшие и свидетели обвинения. Первый вопрос гособвинителя к ним был: «Веруете ли вы в Бога?» В ответ звучали рассуждения про «милость божию», «таинство раскаяния» и тому подобное. Хамовнический суд Москвы обсуждал, правильно ли молиться, стоя к алтарю спиной. Или же: живет ли Бог в алтаре храма Христа Спасителя и не могли ли кощунницы из панк-группы его смутить. С НАТО все было решено: в час ночи я вышел из поезда на станции Сасово, в 3.30 сел в обратный поезд до Москвы, в 9.30 был на Казанском вокзале, в десять утра в суде. Больше я не пропустил ни одной минуты этого процесса.

Странная все же история вышла с этой песней про Богородицу, которая Путина гнала. В начале февраля появился на ютьюбе клип. Дней пять – и это еще много – он честно пробыл одной из главных тем для обсуждения в соцсетях. Юзеры защищали Бога и веру с неистовством палачей Джордано Бруно, это нормально. А потом все стихло, ну не вечно же говорить об этом. А вот дальше – такое ощущение, что кто-то очень высокопоставленный посмотрел и дал команду не просто наказать, а показательно распять.

Семь или восемь дней судебного следствия слились в один, тоскливый и бесконечный. Сначала ты проходишь через полицейский кордон у суда, оставляя позади пикеты православных и пикеты сторонников Pussy Riot. Потом стоишь в очереди у дверей суда, пока злющие приставы проводят досмотр вещей. «Что это? Вода? Сделайте глоток! Что значит зачем, вдруг бензин у вас там!» Следующая очередь прямо на лестнице у входа в зал судебных заседаний. Жара, духота, в толпе говорят на английском, немецком, итальянском, португальском языках. Все те же приставы, они словно в гестапо стажировались, рассекают эту толпу на лестнице, крича, матерясь, локтями. Плотность толпы была такая, что по совести все журналисты как порядочные люди обязаны были жениться друг на друге. На шум выглядывал милейший председатель Хамовнического суда Виктор Данилкин. «Ну что вы расшумелись, – укорял он. – На деле Ходорковского и то порядка было больше». «Ой, на деле Ходорковского мы так его все любили, он такой добрый, такое чувство юмора, справедливый, – рассказывала мне коллега. – Любили, пока приговор не услышали».

С 10.00 до 19.00, а то и позже, шла инквизиция. Потом я прорывался через час пик в метро, съедал шаурму по дороге до дома, набивал текст, отправлял в редакцию, смотрел на часы и говорил: «Оу, Андрей, у тебя есть еще шесть часов на то, чтобы поспать, круто!»

Но мой персональный ад был полной ерундой по сравнению с тем, что происходило в самом суде. Как правило, день начинался с того, что один из адвокатов группы Виолетта Волкова заявляла отвод судье Марине Сыровой за вопиющую необъективность и тотальную заинтересованность в исходе дела. Надрывно громкая Волкова и язвительная Сырова препирались при первой же возможности – это была чистая взаимная ненависть, без примесей. Отвод, разумеется, отклонялся. Слово брала подсудимая Алехина и обращала внимание суда на то, что показания потерпевших охранников храма Потанькина и Белоглазова идентичны вплоть до грамматических ошибок, вплоть до того, что в одном из абзацев своих показаний они начинали именовать себя в женском роде. Адвокаты Волкова и Марк Фейгин начинали на судью кричать. Спокойный по жизни адвокат Николай Полозов иронизировал. Судья кричала на них в ответ. Все ходатайства отклонялись.