Дорогая Венди

– Мне уже казалось, что я тебя выдумала. – Слова царапаются, и Венди машинально трогает своё горло. – Девочку по ту сторону звёзд.

Губы Тигровой Лилии трескаются, когда она улыбается, но крови нет. В горле Венди застревает комок, который невозможно проглотить. Она была заперта за стенами лечебницы Святой Бернадетты, а Тигровая Лилия – здесь; неужели остальной Неверленд тоже забыл Венди, неужели Тигровой Лилии не верили, сомневались, твердили ей, что Венди – просто выдумка или сон?

– Но вот ты здесь, – говорит Тигровая Лилия.

– Я здесь. – Венди заставляет себя вновь обнять её, ощущая её пустоту. Она – просто кожа, натянутая на кости, а внутри ничего нет.

– Что произошло? – Венди отстраняется и вытирает щёки.

– Питер. – Тигровая Лилия разводит руками с сухим хрустом, и губы снова трескаются – теперь она поджимает их в хмурой гримасе.

Питер, разумеется, Питер. Венди знала до того, как спросила. Внутри злость борется с виной. Если бы она осталась, она смогла бы этому помешать. Она спасла бы и Тигровую Лилию, и русалок.

– Не надо, – говорит Тигровая Лилия, будто читая мысли Венди. – Не вини себя за его дела.

Венди выдыхает, и внутри становится чуточку легче. Хочется верить, что Тигровая Лилия права, и всё-таки кажется, что винить себя – это всё, что ей остаётся. Питер – это бушующая гроза, слишком бурная, чтобы злиться на неё, и остаётся злиться только на себя.

– Пойдём. – Тигровая Лилия возвращает Венди из раздумий. – Поговорим.

Она кивает головой, приглашая пойти следом. Венди бросает взгляд на деревья, вдруг задумавшись, следят ли за ними глаза и уши. Птички могут шпионить для Питера, даже листья могут, насколько она знает. Возвращается жуткое ощущение слежки, пусть и по другому поводу.

Тигровая Лилия ведёт Венди меж тонких деревьев, ныряет под ветки и лианы, что висят, как огромные змеи. Звук её шагов едва слышен. Когда Венди впервые увидела, как деревья колышутся, она подумала о призраках. Глядя теперь на Тигровую Лилию, она понимает, что не так уж ошибалась.

Тигровая Лилия наклоняется и поднимает тяжёлые лианы, закрывающие вход в пещеру. Неверленд изрезан такими трещинами, расщелинами и тайными тоннелями. Венди помнит, как Тигровая Лилия однажды сказала ей, что можно пройти весь остров и ни разу не выйти на солнце, словно под землёй пролегает ещё один Неверленд.

Венди ныряет в проём, и тут же земля сотрясается, а издалека доносится грохот. Она бросает взгляд через плечо и видит, как над деревьями поднимается дымок – дымный шрам на небе над центром острова.

Он чётче и темнее, чем когда она впервые заметила его на пляже. Теперь больше похоже не на стаю птиц, а на живую тень, что течёт по небу.

Венди застывает, ноги отказываются заходить внутрь. Питер держит её за руку и ведёт в темноту. Сюда, Венди, это лучший секрет на свете. Пахнет, будто серой от спичек, но куда сильнее. Мокрая шерсть, гниющее мясо.

Там что-то есть. Нужно вспомнить.

Пальцы скользят по той двери в сознании, и она дрожит, словно могучее дыхание бьётся в неё с той стороны. В пальцы впиваются занозы. В дверном полотне появляются трещины. Ужас велит ей бежать, бежать, бежать без оглядки.

Тигровая Лилия касается руки, и Венди дёргается, чуть не вскрикнув от неожиданности. Она отбрасывает страх и оцепенение и входит в пещеру.

Запах спичек исчезает. Здешний запах – лишь память о дыме, неуловимый и призрачный, и ничего больше. Ни крови, ни жара, ни железа.

Глаза Венди привыкают, и она видит гладкие брёвна вокруг остывшего кострища. Над ними природный дымоход идёт сквозь скалу, пропуская луч тусклого, промытого дождём света – он напоминает о небе после грозы. Копоть прежних костров покрывает стены пещеры, но там есть и рисунки чёрной и красной краской.

Венди подходит ближе и рассматривает их. Она вспоминает, как они с Мэри прятались в заброшенных уголках лечебницы Святой Бернадетты и обменивались рассказами. Венди рассказывала про Неверленд, а в ответ Мэри делилась легендами кайна, которые ещё ребёнком услышала от матери.

Она вспоминает, как Джейн стояла на кухне, едва дотягиваясь до стола, и смотрела, как Мэри месит тесто для хлеба. Мэри рассказывала Джейн те же истории и рисовала по муке на столе. Мальчик Кровавый Сгусток, старик Напи, который сделал первых людей и пытался украсть штаны Солнца.

В горле застревает всхлип. Воспоминание такое яркое, что она чувствует тепло кухни и запах свежего хлеба. Она тоже рассказывала Джейн истории – про Белого Воробья и Ловкую Швейку, но следовало рассказывать их ближе к правде.

Она рассказывала их, чтобы защитить себя, а не Джейн, собирала кусочки Неверленда и сшивала в безобидные сказки, чтобы дочке лучше спалось по ночам. Швейка шила из ворованных перьев прекрасный наряд для Белого Воробья, чтобы тот мог летать быстрее и выше, чем все остальные птицы, и выиграл гонку. Но пока она рассказывала, она вспоминала, как она в детстве пришивала тень Питера обратно к нему.