Дороги и люди

Вылетели уже в темноте. А так хотелось, прильнув к иллюминатору, поглядеть сверху на Татарский пролив, на бухты и сопки, на прибрежные поселения. Не повезло.

На Сахалин прибыли глубокой ночью. Но и здесь погода оказалась неласковой. А я-то, признаться, заранее приготовил прелестную чеховскую цитату, с помощью которой хотел утвердить репутацию доброй сахалинской осени. Поэтому воспользуюсь другой, более стабильной по своему смыслу: «Сахалин лежит в Охотском море, загораживая собою от океана почти тысячу верст восточного берега Сибири и вход в устье Амура. Он имеет форму удлиненную с севера на юг, а фигурою, по мнению одного из авторов, напоминает стерлядь... Северная часть Сахалина... по своему положению соответствует Рязанской губ., а южная — Крыму... Он вдвое больше Греции и в полтора раза больше Дании».

В те годы этот огромный, богом проклятый остров, угрюмый и молчаливый, лежал в запустении. Гнетущую тишину на нем нарушал разве только звон кандалов да треск, с которым продирался медведь сквозь дремучие таежные заросли...

Край нефтяников и рыболовов, шахтеров и моряков, лесорубов и геологов, строителей и ученых; край, где живет 700 тысяч человек, представителей многих народов, — таков нынешний советский Сахалин, единственная островная административная область в нашей стране.

Южно-Сахалинск — столицу острова осмотреть не успел, потому что ранним утром вылетел на север, в Оху. В самолете мой превосходный попутчик — Владимир Павлович — так картинно говорил о нефтяном центре Сахалина, что мне показалось, будто я уже был здесь, видел эти новенькие белые дома, ровные улицы с зелеными островками лиственниц, елей и берез, всматривался в. сизые сопки, что прильнули к городу, вдыхал холодновато-острый воздух, встречался с отзывчивыми, душевными местными жителями.

А Владимир Павлович оказался вовсе не местным жителем.

Он живет на юге, в Корсакове, инженер-строитель, летел в Оху в отпуск, к другу — тоже строителю — Михаилу Игнатьевичу. Оба они родом из Свердловска. Вместе кончали там институт. Вместе перебрались на Сахалин. Здесь уже седьмой год. Уезжать? Нет, не собирается. Побудешь на материке с десяток дней — обратно тянет. Он, Владимир Павлович, пятый раз в Охе. А Михаил Игнатьевич в Корсаков еще чаще наведывается.

— Знаете, остров наш людей сближает, — говорит Владимир Павлович. — Хотя и не малый он по размеру — тысячу километров в длину, — а как дом родной. В нем все уютно. Прочно мы тут живем. Только вот дорог бы побольше проложить, чтобы природой вдоволь наслаждаться.

На второй день пребывания в Охе я снова встретил Владимира Павловича. Случайно, в магазине.

— Ну как Оха, нравится? Может, останетесь? На рыбалку сходим или на охоту. Медведь тут крупный. — И Владимир Павлович, мужчина здоровенного роста, поднял руку вверх, наглядно показывая размер таежного зверя.

— Так это же под стать жирафу! — заметил я.

— А на Сахалине все крупно, — засмеялся Владимир Павлович.

Не знаю, как со зверем, но многие виды флоры на юге острова действительно удивляют размерами. Папоротник такой широкий, что и двумя руками его не охватишь. Да и деревья встречаются огромной высоты. Почва и климат особенные.

Принять приглашение моего попутчика я не сумел — надо было ехать к побережью Сахалинского залива...

В дороге просматриваю весьма своевременно подаренный сувенир — книгу о Сахалине. Читаю донесение одного царского чиновника: «На острове нет даже климата, а имеется только дурная погода».

И вдруг (какое чудо!) светлеет темная тайга, уходят тучи, голубеет небо, выглядывает теплое солнце, и все становится веселее — и земля, и воздух, и море. Вот теперь я могу, наконец, процитировать из Чехова то, что хотел раньше:

«Дни стояли хорошие, с ясным небом и с прозрачным воздухом, похожие на наши осенние дни. Вечера были превосходные; припоминается мне пылающий запад, темно-синее море и совершенно белая луна, выходящая из-за гор...»

Да, все было так за всю последующую сентябрьскую пору моего пребывания на Сахалине — и в погожие дни, и в ясные вечера.

У каждого из нас, мне кажется, есть писатель не просто наиболее ценимый, не просто любимый, но как-то лично, по-особому близкий. Не то что мы сами походили бы на него. Так думать было бы слишком самонадеянно и неоправданно. Но близкий писатель — это как человек, с которым можно всегда посоветоваться; и еще — во многих отношениях он для тебя идеал человека.