Читаем Дороги, которым нет конца полностью

«Дорогой сын,

сегодня вечером ты покинул нас. Уехал от Водопада. Я стоял на сцене и смотрел, как красные задние фонари автомобиля становятся все меньше и меньше. Теперь я сижу здесь и гадаю, следовало ли мне отпустить тебя. Спрашиваю себя, следовало ли мне все делать так, как я делал. Возможно, я ошибался. Не знаю. Я знаю, что мое сердце болит, и полагаю, что тебе тоже больно…

Не знаю, каким я был отцом. Ты вырос без женского влияния, и мне хотелось бы, чтобы все сложилось по-другому. Хотелось бы, чтобы ты знал свою маму. Тогда ты был бы более подготовлен к сюрпризам судьбы. Она была лучше меня во многом. Она смогла бы научить тебя нежности.

Не знаю, когда ты получишь это письмо, если вообще получишь. Но если это случится, я хочу, чтобы ты знал: некоторые величайшие моменты счастья в своей жизни я испытал, наблюдая за твоей игрой на гитаре. Когда ты играешь, то оживаешь. Музыка — это язык твоего сердца, и ты говоришь на нем лучше любого из тех, кого я знал.

Возможно, я чересчур навязывал тебе свою заботу. Возможно, мне следовало бы разрешить этому подонку сохранить записи, которые ты сделал на автозаправке. Но тогда я думал о твоем даре, и мне хотелось защитить его, чтобы он не попал в дурные руки. Ты наделен особым талантом, и ты даже не представляешь, насколько он велик. Когда ты вспомнишь обо мне, то, надеюсь, ты поймешь, что я старался защитить тебя от людей, которые просто хотели нажиться на тебе.

В тот вечер, когда случилась грозовая буря, ты боялся встать, потому что видел блондина, сидевшего на пианино. Я поверил тебе, — не потому, что я мог видеть его, но потому, что я мог его слышать. Слышать их. Сынок, я слышу их уже много лет. Каждый раз, когда ты играешь, я слышу ангелов. Не знаю, можешь ли ты их слышать, но есть целый хор ангелов, прикрепленный к твоим пальцам. И они издают самые прекрасные звуки. Я их не слышал только два раза — вечером в ресторане Педро и еще тот раз, когда торговец змеиным маслом записывал твой голос. Наверное, тебе понадобится время, чтобы понять это, но предназначение твоего дара не в том, чтобы находиться в центре внимания. Это способность указывать путь тем, кто может слышать тебя. Направлять их. Отражать, а не поглощать. Любой может стоять на сцене и купаться в любви публики. Это природа сцены. Но лишь немногие могут отражать свет и внимание. Когда ты видишь людей с поднятыми руками, ты понимаешь, о чем я говорю. Справедливо это или нет, но я хочу, чтобы ты провел свою жизнь, создавая музыку, которой подпевают ангелы. Будь отражением, и, думаю, тогда ты с толком проживешь свою жизнь. До сих пор я не говорил тебе об этом и теперь сожалею. У меня есть лишь одно оправдание: мне еще никогда не приходилось воспитывать сына. Пожалуйста, признай за мной право на несколько ошибок. А я буду размышлять о том, в чем я был неправ.

После прошлого вечера у меня появилось такое чувство, что ты уехал разгневанным. Я предполагал, что тебе понадобится все, что у нас есть, поэтому отдал тебе все, что было. Думай об этом как о моем капиталовложении в твою карьеру. То же самое относится к Джимми. Береги его. В твоих руках он звучит лучше, чем у меня, и, думаю, это понравилось бы твоей маме.

Прошу тебя выслушать мои слова: я знаю, как ты сейчас рассержен, но пусть эти слова прорвутся через оболочку неприязни. Пусть они просочатся в твои мысли и дойдут до твоего сердца. Это правда обо мне и тебе, насколько я способен понять ее. А когда речь идет о правде, люди имеют право ее знать. Всегда. Независимо от того, насколько это больно, по твоему мнению. Правда — это единственное, что освобождает и одновременно крепко держит нас. Помни об этом, когда будешь думать о нас; все мои воспоминания о тебе добрые и нежные. Все, даже сегодня вечером.

Когда ты мысленно вернешься к сегодняшней сцене, к нашим последним словам и к твоему уходу, не позволяй гневу окрашивать эту картину. Я не сержусь. Никогда не сердился и не буду сердиться. Ты не можешь так сильно ударить меня, чтобы я от тебя отрекся. Точка.

Нелегко быть восемнадцатилетним человеком. Нелегко найти свой путь в этом мире, особенно когда твой отец отбрасывает большую тень.

И напоследок еще одно. Когда ты прибудешь туда, куда направляешься, то с большой вероятностью услышишь ложь, очень популярную в наши дни. Какую-нибудь дрянь. Если ты не добьешься своего, если ты не преуспеешь, если все, к чему ты приложишь свои руки, не докажет мне, что ты был прав и сам можешь добиться славы, то ты утратил право вернуться назад. Твой единственный шанс добиться моего расположения — некий сертификат твоего успеха. И если мир даст тебе такое свидетельство, то ты доказал всем и каждому, что все сделал сам, и больше никто. Это ложь из преисподней. Так было всегда, но в этой лжи заключено самое худшее: якобы есть место, слишком далекое для того, чтобы вернуться назад. Что где-то в отдаленном будущем ты сможешь что-то сделать, куда-то отправиться или попасть в некую дыру, которая навеки лишит тебя возможности вернуться домой. И когда ты перейдешь эту черту, обратного пути не будет.

Не слушай эту ложь.

Вот правда: не важно, что произошло сегодня на сцене, не важно, куда ты отправишься отсюда, что с тобой случится, кем ты станешь, что ты приобретешь или потеряешь, выстоишь ты или упадешь, не важно, в чем окажутся твои руки… Никто из ушедших не уходит слишком далеко.

Ты всегда можешь вернуться домой.

И когда это случится, ты увидишь, что я стою здесь с распростертыми руками и жду твоего возвращения.

Я люблю тебя.

Отец».
Перейти на страницу:

Все книги серии Джентльмен нашего времени. Романы Чарльза Мартина

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза