Дороги наши

Здесь машины ходят в паре. Или в тройке. Одному никак нельзя! Места глухие, дремучие. Как говорят, до ближайшей заимки триста километров. Многих отважных одиночек находили  на этом  «зимнике» недалеко от автомобилей. Застывших, пытающихся, видимо, согреться возле потухших уже костерков. Страшно! Заглох мотор, сломался и …всё. Жги соляру, жги колёса, а потом? По глубокому снегу трудно собирать сушняк. Но главное – страх и одиночество. Это пересиливает всё! Притупляется чувство воли, постепенно накапливается усталость. Наваливается дремота, а с ней, ох, как трудно сладить!

…В каждой машине по газовой горелке. Запас хлеба и консервов. Пока готовим обед,  издалека приближаются оленьи нарты. На них молодой якут, одетый настолько тепло, что невольно начинаешь ему завидовать.

– Здрасти!

– Здрасти! – мужики хитро щурятся, оглядывая якута,– мясо есть?

–Есть, однако!, – гость смотрит внимательно, а потом вдруг спрашивает:

– Водка, сигареты есть?

Идёт натуральный обмен, без которого не мыслят жизни местные аборигены.

– Зовут как?

– Вовка!

– А можно, Вовка, тебя на фотоаппарат снять? Вместе с оленями?

– Можно! С Вовкой всегда можно, однако!

После фотосессии якут плюхается в нарты, и они быстро исчезают за ближайшей сопкой.

Пока шофера доедают обед, я брожу по окрестностям таёжной речки. И вдруг!

Занесённый снегом холмик. Из него торчит отёсанный кол. Старый, почерневший. Подхожу ближе. О, боже!

Сейчас трудно воспроизвести надпись, выцарапанную ножом. Где-то буквы уже разъедены трещинами, но смысл я понял:

«…Здесь покоится казак Его Императорского Величества(не разобрать)… Зверски убит бандитами в 1887 году…(остальное не прочитать).

Вот и всё, что осталось от лихого казака на этой земле! Молодой ли, старый ли – кто его знает. Только так и не дождалась его назад, может, мать, может, невеста… А, может, и та и другая.

До сих пор жалею, что не сфотографировал это место. Думал, на обратном пути. Но эту могилу потом я так и не нашёл.

Меня зовут в путь. Возвращаюсь к машинам.

Мы трогаемся. Под размеренный гул мотора я думаю о том, до чего же причудлива человеческая судьба!

И сто, и двести лет назад по этим местам всё так же носились оленьи нарты, и всё те же якуты выменивали у казаков спирт и табак…

Сибирь. Патомская тайга…

Артель

Рассвет наступает рано. Полоской солнечного света он пробивается по распадкам, продирается сквозь таёжные дебри.

Дымка утреннего тумана над речушкой растворяется на глазах.

И вот уже солнечные блики играют на холодных и быстрых водах!

Утро.

По разбитой ухабистой дороге ползёт старенький КАМАЗ. Это артельная вахтовка – кунг. За рулём Саня Бич.

Интересный человек – Саня! Кто его знает, сколько ему лет.

Можно дать и пятьдесят и шестьдесят…Он интригующе улыбается и машет рукой. Много!

В холодное время он топит печурку своего кунга. Аккуратной стопочкой складывает дрова у задней стенки. Они, естественно, рассыпаются от тряски, но он при первой же возможности складывает их обратно. И так до бесконечности.

Возит старателей. Утром на участок, вечером обратно. Успевает развозить и ночную смену.

« Быстрее можешь?!», – ворчат артельщики, хотя знают, что у Сани норма – «сорок», и всё! Быстрее никогда не поедет. Зато надёжно и удобно, на каждой кочке притормаживает!

– Саня, когда домой? – как бы невзначай задаю ему вопрос.

–Это куда? Мой дом здесь! – после паузы отвечает  он и хмурится.

У  Сани сложная судьба. Семь лет он колесит на артельном  КамАЗе по берегам Вачи и никак не может вырваться на «землю».

 В конце сезона, как и все, получает деньги. Бегает по магазинам Бодайбо, покупает обновки. Разодетый по последней моде ходит по детским магазинам. Выходит нагруженный коробками. Довольный улыбается во весь свой беззубый рот!

А потом вдруг вздрогнет и затухнет. Медленно бредёт по улице и молча,  раздаёт коробки встречным ребятишкам. Те удивлённо смотрят вслед незнакомому человеку. Потом покрутят пальцем у виска и, вспрыснув, побегут по своим детским делам, неся под мышками новоиспечённые подарки…

Бич ударяется в запой! Целую неделю гудит днём и ночью съёмная квартира в Бодайбо. Меняются лица: мужские, женские… Соседи, ругаясь, стучат в дверь, но потом сами присоединяются к шумной компании. И так день и ночь. Всю неделю! Но в одно прекрасное утро  проснувшийся на полу Саня удивлённо шарит по карманам. Рядом ни собутыльников ни соседей.

Грустно вздохнув, Бич отправляется в контору. Получив направление опять заводит свой Камаз и знакомой дорогой катит на так знакомые вачинские  берега.

Я знаю Санину беду.

Оставил он своих пацанов  десяти да одиннадцати лет. Поехал подзаработать в Сибирь из своей Самары. И вот восьмой  год не может вырваться из цепких артельских лап! Какие мальчишкам теперь игрушки? Им ведь по семнадцать и  восемнадцать лет уже! Да и жена вот уже третий год живёт с другим мужиком!

– Я привык уже!– иногда откровенничает Бич,– Мне бы хоть одно письмо от ребят получить! Не пишут… А сам первый не могу. Отец всё-таки!

Саня хлопает дверью своего вездехода и трогается с места.

…А вечером  из прокуренного барака доносится заунывная песня: