Дороги товарищей

Он почти враждебно оглядел веселую зелень кустов, стройные колонны сосен, поблескивающие на солнце рельсы. Эти яркие мирные краски вместе с совершенно мирной тишиной, эти безмятежные, праздничные голоса птах, эта шаловливая игра солнечных бликов — все было ненатуральным и предательским. Ведь над всем этим властвовал сейчас враг, фашист. А значит, ни тишины, ни спокойствия не было. Была война.

Ноги, руки, лицо, все тело Саши покрывала въедливая грязь. Он был в грязи, как в сером панцире. Дырявые на коленях брюки коробились и хрустели. Волосы на голове слиплись. Кожа ныла и зудела.

Оглядевшись по сторонам, Саша углубился в сосновый бор, прошел его и снова очутился на пустынном берегу Чесмы. Берег зарос ивняком. Кусты были расположены островами среди песчаной отмели. Саша разделся, вошел в воду. Вчера река катила большие розоватые в сиянии заката волны. Сегодня только середину ее морщил ветерок, и тогда кусты покачивались и плыли, а облака, казалось, то уходили глубоко под воду, то поднимались на поверхность.

Обмывшись, Саша вылез и, сидя на корточках, тихонько дрожа от холода, осмотрел одежду. Он сначала вытащил завернутый в тряпку пистолет, проверил, не заржавел ли механизм. Из другого кармана извлек высохшую березовую щепку, которую бережно хранил все время. Щепка напомнила ему Батракова, осаду в монастыре. Щепка была нужна Саше, хотя он, собственно, и не знал — зачем все-таки?.. Щепку он решил сохранить.

Выстирав штаны, трусы и майку, Саша развесил их на гибких лозах ивняка и сел под кустом. Невеселые думы охватили его.

Как крошечная песчинка, затерялся Саша на своей земле. В переплетении тысяч человеческих судеб его судьба, может быть, еще не самая горькая. Другим пришлось похуже. Многие погибли на своем боевом посту, есть и такие, которые живыми попали в лапы врага. А каково раненым, тем, что лежат в безвестных окопах, в ямах и балках!.. А он, Саша, жив, невредим и свободен. Земля просторна, леса вокруг города — темные, глухие. В оврагах и тайниках вокруг озера Белого прячутся сотни людей. Да и в городе всегда отыщется убежище. Остались же в городе свои, советские люди! Остались для подрывной работы в тылу врага. Нет, ему, Саше, рано отчаиваться! Все это — леса, реки, небо, солнце — все наше, русское, советское, наши тропы, наши тайные убежища. Все, все наше! И тишина, и веселый шепот кустов, и рябь речная, и предосенний запах увядающих трав. Никому не отнять у Саши драгоценного ощущения Родины!

Одежда быстро обветрилась.

Саша оделся.

Неприятно смотреть на лохмотья, на развалившиеся полуботинки, заскорузлые, с привязанными проволокой подметками. Майка, распоротая на животе, со следами машинного масла и копоти, годилась разве что для пугала. Идти в ней по городу было нельзя. Каждый зевака невольно подумал бы: откуда появился парень в такой одежонке?

Саша решил раздобыть себе более подходящее платье. Он снова пошел через сосновый бор к железнодорожному поселку.

Поселок был нем и безлюден. Окна уютных одноэтажных домиков закрыты ставнями.

«Неужели все еще спят?» — удивился Саша и взглянул на солнце: оно поднималось к зениту.

Поселок словно вымер, и Саша понял истинную причину этого: пришла чужая, враждебная жизни сила.

«Зайду сюда», — подумал Саша.

Домик, который он облюбовал, ничем особенным не отличался от десятков других, только вокруг него было много зелени и цветов. Клумбы и грядки были чистые, словно сегодня утром их аккуратно пропололи; цветы — розовые астры и белые хризантемы — еще не увяли. И это понравилось Саше. Он решительно постучался в низенькую калитку.

Посторонний, чужой в этом мире безмолвного оцепенения звук гулко разнесся по соседним дворам, но не родил ни здесь, за синими ставнями, ни у соседей ответных звуков. Но Саша чувствовал, что сквозь ставни, сделанные из отдельных планок, как сквозь щели бойниц, на него смотрели настороженные и испуганные глаза. Он подождал минуту, а потом постучался еще раз и крикнул:

— Хозяин! Эй, хозяин!

Скрипнула дверь, послышались шаги. Они замерли. Саша ждал. В доме снова установилась тишина. Саша открыл калитку и прошел к двери.

— Открой, хозяин, — тихо сказал он, зная наверняка, что за дверью кто-то стоит.

— Кто там? — немного погодя раздался неприветливый мужской бас.

— Свои.

— Кто — свои?

— Русский я. Дело есть.

— Кто — русский? — недоверчиво, почти враждебно спрашивал мужской голос из-за двери. — И какое дело?

— Да откройте же! — нетерпеливо воскликнул Саша. — Неужели вы меня боитесь?

Лязгнул засов, в щель выглянула голова с бородой и усами, опущенными вниз. Холодные серые глаза внимательно окинули Сашу. В них ничего не дрогнуло, не засветилось ничего, только, может быть, в самой глубине холодела сдержанная тревога.

— Не пожалейте старой рубахи и каких-нибудь штанов, отец, — сказал Саша.

Мужчина помолчал. В глазах его по-прежнему ничего не отразилось.

— Все равно фашисты до нитки оберут, — прибавил Саша.