Дороги товарищей

— Заходи, — еще помолчав, выдавил мужчина. А в глазах его по-прежнему — ни теплоты, ни простого человеческого сочувствия. — Откуда? Кто такой? Чего шляешься? — спрашивал он, идя по скрипучему коридору.

— Местный я, застрял под Валдайском.

— Солдат? — мужчина остановился.

— Нет.

— Что под Валдайском делал?

— На оборонительных работах был.

— Шляешься не в ту пору, — проворчал хозяин и впустил Сашу в полутемную, освещенную керосиновой лампой кухню.

Очень не понравился Саше этот крепкий на вид, жилистый и, кажется, не очень старый — так, только бороду отрастил — человек. Такому в самый раз — винтовку в руки, да в бой, а он, видно, живет по принципу «моя хата с краю». Очень не понравились Саше и засовы, тяжелые, старинного литья, чугунные засовы, которые охраняли дверь от чужого вторжения. И Саша, чувствуя, как растет в груди глухое раздражение, вдруг сказал с усмешкой:

— Засовы от немцев не помогут, хозяин.

— А ты, парень, молчал бы! — с угрозой ответил мужчина. — Я тебя добром впустил, прикуси язык — сами с усами.

— Это видно.

— Чего видно? — повысил голос мужчина. — Мое дело — и кончен разговор. Ты что, просить портки пришел или критиковать?

— Ясно. Дайте штаны, если можно.

На столе шипел примус. Рядом с ним Саша разглядел котелок, из которого поднимался вкусный пар. «Молоко!» — догадался Саша. Он только сейчас ощутил свирепый голод. Горло его сжала сухая спазма. Он с трудом проглотил слюну.

— Ксения! — приглушенно крикнул хозяин.

Из соседней комнаты вышла повязанная по-старушечьи женщина.

— Вот тут бродяга один, — насмешливо сказал мужчина, — просит одежонку кой-какую. Найди ему брючишки да рубаху потверже. — Он остановил взгляд на Сашиных разбитых ботинках. — И штиблеты мои…

Сказав это, он ушел.

Женщина подошла поближе к Саше, заглянула в лицо. Глаза у нее были совсем другие — жалостливые, материнские. И, по всей вероятности, не стара она была, лишь повязалась, как старуха.

— Откуда ты, сынок? — спросила она.

— Чесменский.

— Живешь-то где?

— Жил в центре.

— Дома был?

— Иду только.

— Разрушено много в центре-то… погорело…

Саша ничего не сказал в ответ.

— Посиди, я найду сейчас…

Женщина стала шарить в углу на сундуке. Она подала Саше поношенную, но довольно крепкую еще сатиновую рубаху-косоворотку, брюки в полоску, поставила возле его ног старые стоптанные ботинки.

— Померяй… подойдут ли? — она отошла к двери в соседнюю комнату, отвернулась.

— Спасибо!

Саша быстро переоделся, переложил пистолет и щепку из одних карманов в другие и, скомкав свое старое тряпье, бросил возле порога. Теперь, в косоворотке и коротковатых брюках с пузырями на коленях, он стал похож на мирного парня рабочей окраины. Только большая ссадина под глазом — след ночной атаки — могла сказать наблюдательному человеку, что этот парень побывал недавно в какой-то лихой переделке. А впрочем, кому какое дело, где, в какой драке парню поцарапали щеку?

— Эй, зайди-ка! позвал из соседней комнаты хозяин.

Саша пощупал в кармане пистолет и, нагнув голову, вошел в низенькую дверь и огляделся.

Здесь было светлее, чем в прихожей; три окна, прикрытые решетчатыми ставнями, пропускали в комнату сравнительно много света. Хозяин сидел за большим столом, покрытым клеенкой. В углу, прячась в тени, стояла девушка в белой кофточке.

Саша увидел в комнате еще один существенный признак прихода в город чужой, враждебной силы: на обклеенных обоями стенах были видны светлые пятна. Еще недавно здесь висели какие-то наши, советские картины. Сейчас они спрятаны или сожжены.

Саша не выдержал и сказал:

— Гитлера повесь, чтобы пятен заметно не было.

— Повесим, когда время придет, — гораздо спокойнее, чем прежде, ответил мужчина. — Совет твой хорош, да Гитлера еще в руках нет. Вот что, — решительнее и строже продолжал он, — ты эту свою штуку, которая лежит у тебя в кармане, вынь и спрячь, а лучше выброси куда-нибудь, будь она неладна.

— Какую штуку? — Саша невольно схватился за карман.

— А ту, которая револьвером или наганом — что там у тебя? — называется.

— Вы в мои карманы ничего не клали, — неприязненно отозвался Саша.

— Так вот, освободись от нее, — невозмутимо продолжал хозяин. — Совет даю, а там как хочешь.

— Вы бы мне лучше кусок хлеба дали: голоден я.

— Ксения, — кивнул мужчина.

— Разрешите я, мама, — сказала девушка. Она сорвалась с места и юркнула в кухню.

— Любка, вернись! — требовательно крикнул хозяин.

— Папа, разрешите? — умоляюще попросила девушка, выглядывая в дверь. — Идите, — позвала она Сашу после того, как отец недовольно крякнул и отвернулся.

Любка — она была совсем молоденькая, может быть, моложе Саши — налила полную кружку молока, отрезала большой ломоть белого хлеба. Саша схватил кружку и, обжигаясь, стал жадно пить.

— Вы бы с хлебом, — прошептала девушка.

Никитин с благодарностью кивнул ей. А она стояла перед ним и глядела ему в рот.

— Саша, вы не узнаете меня?

Никитин поднял глаза и пристально поглядел на девушку. В полутьме он с трудом различал черты ее лица. Она — беленькая, остроносенькая, и, кажется, у нее добрые, ясные глаза.

— Простите, вы… откуда меня знаете?