Дороги товарищей

— Вы — Саша Никитин из Ленинской школы. Помните?..

Саша вгляделся. Брови вскинуты на лоб, нижняя пухлая губа вздрагивает от волнения.

— Я сейчас окошко открою, — взволнованно прошептала девушка и, сунув в форточку руку, приотворила ставни. В кухню хлынул дневной свет. — Я же Радецкая, Люба Радецкая! — воскликнула девушка, не дожидаясь, пока Саша узнает ее. — Помните? Вы меня Ласточкой называли на соревнованиях…

А Саша и сам уже узнал ее. Ему представился солнечный яркий день прошлого лета, стадион, черные гаревые дорожки, мчащаяся, как вихрь, Женя и рядом с ней, вернее, на корпус сзади — эта девушка, соперница Женьки, Люба Радецкая, Ласточка. Саша «болел» за Женьку, он только Женьке желал победы и не было для него большего несчастья, если бы Женька отстала, а вперед бы вырвалась вот она, Люба Радецкая, Ласточка!.. Как же, Саша очень хорошо знает ее, помнит ее счастливые, нежные глаза. Их затаенный взгляд тогда смущал Сашу: слишком откровенным было в нем обожание.

— Ласточка! — воскликнул Саша и схватил Любу за руку. — Ты здесь живешь? Ты не уехала?

— Узнал! — обрадовалась Ласточка, покорно разрешая мять свои руки. — А я уж думала, так я изменилась…

— Ласточка! — повторил Саша. — А ты не знаешь, как в городе… как Женя, ты не знаешь?

Люба отрицательно покачала головой и тихо вздохнула. Нет, она ничего не знает. Она давно уже не думает о Жене. Она обрадовалась Саше, а о Жене она не думает. И Саша понял все это по ее тихому вздоху и выпустил руку Любы.

— Жаль, что ты не знаешь, — проговорил он. — Как ты живешь? Почему не уехала?

— Папа не захотел, а мы с мамой… — Люба беспомощно развела руками. — Ты поешь, поешь, пожалуйста.

Саша стал допивать молоко, а Люба стояла около буфета и, заложив руки за спину, грустно смотрела на него.

— Что же нам делать, Саша? — спросила она.

— Как что? — удивился Саша. — Как что делать? — и замолчал.

— Саша! — взмолилась Люба. — Возьми меня с собой. Я знаю: ты уйдешь в лес — возьми! Я буду тебе благодарна до конца жизни!

Столько мольбы, столько отчаянной надежды было в ее голосе.

Нужно было отвечать, а Саша молчал.

— Я тебя не подведу, даю честное комсомольское, я выполню все задания, даже если и смерть будет грозить, только возьми меня отсюда, Саша, милый! — с мольбой и отчаянием сказала Люба.

Саша понял: Ласточка совершенно уверена, что он знает, как поступить и что предпринять в этот тяжелый час. И еще он понял, что нельзя разуверять ее, гасить ее возгоревшуюся надежду. Он встал, подошел к девушке и снова взял ее за руку.

— Возьму, Ласточка, обязательно возьму! — уверенно сказал он. — Но не сейчас. Ты ведь понимаешь, что нам нельзя уходить вдвоем. Ну, по правилам конспирации, понимаешь? — шепнул он.

Люба доверчиво кивнула головой.

— Я могу погубить тебя, понимаешь?

— Нет, не бойся этого! — сказала Люба.

— И погубить других, — добавил Саша, и Люба тоже поверила и кивнула головой. — Но к тебе придет человек, — воодушевленно продолжал Саша. — Он скажет… «Птицы улетают. Вы не знаете, улетели ласточки?» Ты ответишь: «Ласточки давно готовы к отлету». Ты согласна?

— Спасибо, спасибо, Саша! — и Ласточка заплакала и уткнулась в Сашино плечо.

Обняв ее за плечи, Саша грубовато, так, как ему казалось более подходящим, сказал:

— Ну, ну, побереги нервы! Плакать нельзя, замолчи!

— Нет, я от радости, от радости, Саша! Я не буду. Так ты придешь? Не обманешь?

— Другой придет, не забывай. Проводи меня.

Люба вывела Сашу в коридор, потом на крыльцо. Саша поморщился:

— Ну и щеколды у вас!

— Это папа все… — Люба опять беспомощно развела руками.

— Прощай, Люба! — сказал Саша.

— До свиданья, Саша!

Люба стояла на крыльце с поднятой рукой и, еле-еле шевеля пальцами, смотрела на уходившего Сашу. Она смотрела на него, а слезы катились, катились по ее щекам.

Саша не оглядывался. Он так и скрылся, не оглянувшись. Он и не мог оглянуться. Выйдя из калитки, он сразу же увидел, что навстречу ему идет человек. Он сразу бросился в глаза на пустынной улице, этот человек. Он шел разболтанной, пританцовывающей походочкой, в распахнутом настежь пиджаке, кепочка с малюсеньким козырьком, папироса во рту. Руки он держал в карманах брюк, а сам глядел на Сашу и щурил в улыбке глаза. Ни походка, ни папироса во рту, ни прищуренные глаза не обманули Сашу — он сразу же узнал этого человека. Навстречу ему шел Андрей Михайлович Фоменко.

ПОДПОЛЬЕ

…Фоменко на всякий случай вынул из-за пазухи и взвел пистолет, погасил маленькую, похожую на графин, стеклянную лампу. Так, с пистолетом, нацеленным в темноту, он сидел до тех пор, пока наверху установилась тишина. Фоменко знал, что человек, потревоживший его, еще здесь, в доме. Кто он? Почему так уверенно и даже сердито стучался? Почему недоверчивый и осторожный Радецкпй впустил его, обменявшись двумя-тремя фразами, и даже запер за собой дверь? Все это могло быть простой случайностью, но могло быть и гораздо серьезнее, и Фоменко не спрятал пистолет, а только положил его себе на колени.