Дороги товарищей

— А-а! — радостно протянул он и, подняв руку, помахал ею. — Привет, Сашка! Ты где пропадал, черт лысый?

— Здравствуйте… Здравствуйте, — прошептал Саша, останавливаясь в полнейшем недоумении.

— Привет, привет! — продолжал Фоменко и вдруг шепнул: — Делай вид, что мы свои в доску и встречались… ну, вчера только!

— А-а… привет, привет! — запоздало обрадовался Саша, все еще не понимая, зачем такая маскировка. — Да так вот… хожу. Делать нечего… хожу вот.

— Да мне тоже делать, собственно, нечего, — беспечно продолжал Фоменко и — шепотом: — Свернем на насыпь, не будем мозолить глаза. Есть разговор.

Саша догадался кое о чем.

«Подполье!» — мелькнуло у него.

Сердце застучало часто, часто. Подполье, задание, борьба!.. Он готов сделать все, что будет приказано!

— Я понимаю, кажется, — прошептал он. — Я, собственно, слушаю… Я готов. Я…

— Ты не спеши, — оборвал его Фоменко. — Все будет в порядке. Сядем, поговорим.

Они перешли через железнодорожную линию и очутились возле той трубы, в которой Саша провел ночь.

— Ладно, присядем. На, закуривай. Закуривай, тебе говорю, — требовательно повторил Фоменко, видя, что Саша отрицательно покачал головой. — У нас такой вид, что мы обязательно курить должны.

— Да ведь вокруг ни души, я знаю.

— Ничего ты не знаешь. Никогда так не думай. Время такое.

Фоменко сел на трубу, закинул ногу за ногу.

— Ну, я слушаю: где был, откуда? Только коротко.

— А вы… а ты? — спросил Саша.

— Я — после, Саша. Я — это потом. И вообще неважно.

«Так, — подумал Саша. — Я по-прежнему мальчик, которого нужно учить. Ну что ж, подождем, посмотрим».

Он коротко рассказал, где был и каким путем очутился в Чесменске.

— Ты в дом к этому Радецкому заходил, я видел. Зачем? — в упор спросил Фоменко.

— Вы мне не доверяете? — обиделся Никитин.

— Ты дурак, Саша, — ласково сказал Фоменко. — Мы где? На стадионе? В буфете за кружкой пива? Соображаешь?

— Переодеться заходил. Случайно.

— Да, брат, случайно. Это хорошо. Я сам рад. Искать бы тебя, подлеца липового, пришлось. Ты не вдыхай, не затягивайся… курильщик. Подержал во рту — выпусти. Конспиратор!

Саша бросил папиросу и растер ее каблуком.

— Ну ее к черту! Накурился. Ну, я слушаю.

— Погоди. Вот что. К этому Радецкому не ходи больше — влопаешься. Понял?

— А что? Он…

— Да. — Фоменко усмехнулся. — Не ходи. Забудь сюда дорогу — и все. Слушай адрес: Белые Горки, Интернациональная, 5. Пять. Пять пальцев на руке. Запомнил? Ну, вот. Хозяин — мужчина средних лет, бритый. Скажешь, что ты от Андрея. Твою фамилию он знает. Все.

— И что?

— Отправляйся туда.

— И?..

— И живи спокойно.

«Ясно, — подумал Саша. — Сергей Иванович беспокоится о моей судьбе».

— Спокойно жить нельзя, — сказал он вслух. — Это для меня не подходит.

— Я сказал — спокойно? Ты не понял: спокойно в партизанском отряде. И ты, и вся твоя группа из Валдайска. Есть задание переправить вас в Белые Горки.

— Сергей Иванович там?

— Не знаю. Я, брат, ничего этого не знаю.

«Ясно, — опять подумал Саша, — Сергей Иванович мне и шагу ступить не даст. Все считают меня мальчиком и беспокоятся о моей судьбе!»

— Ну, а чье задание? — спросил Саша.

— Бога, — спокойно ответил Фоменко.

«Ничего он мне не скажет. Ну и ладно! Посмотрим еще, посмотрим, какой я мальчик!»

— Как мне объяснить матери?

— Она эвакуировалась.

— Точно?

— Абсолютной уверенности нет.

— Что еще?

— Этого хватит.

«Не доверяет! Ладно!»

— А теперь…

Фоменко не договорил. Над насыпью появился бородатый старец. Он опирался двумя руками на палку.

— Не знаю, кто вы… — помолчав, начал он, внимательно оглядывая Андрея Михайловича и Сашу. — На всякий случай скажу: немцы входят с той стороны в поселок.

На лице Фоменко не дрогнул ни один мускул.

— Немцы? — весело переспросил он. — Они-то нам и нужны. Спасибо, старикан!

Старик с презрением посмотрел на него, плюнул и скрылся.

— Видишь, — Фоменко подмигнул Саше, — живые-то души есть, оказывается! Давай, Саша. Я надеюсь, что уже завтра ты будешь в Белых Горках.

«Посмотрим», — подумал Саша.

Они расстались тут же, возле трубы. Фоменко взбежал на насыпь, обернулся на прощание — и Саша снова остался один.

ЮНОША ИДЕТ ПО ГОРОДУ…

Мимо железнодорожного депо, мимо разрушенного вокзала — через покосившийся висячий мост над истерзанными бомбежками путями, мимо бравых краснощеких немецких часовых возле здания Дворца железнодорожников идет юноша в коротких, выше щиколоток брюках, в старых, изрядно стоптанных башмаках и надвинутой на лоб клетчатой кепке с большим козырьком. Он идет не быстро, иногда смотрит себе под ноги, а чаще — по сторонам. В фигуре его — не то покорность, не то презрение: подымет юноша голову, взглянет в упор — презрение, ссутулит плечи, потупит взгляд — покорность. И никто не догадается взглянуть в его почерневшие от ненависти глаза.