Дороги товарищей

У вас с языка готов сорваться нескромный вопрос: изучал ли этот семнадцатилетний мастер практически проблему губ? Конечно, нет. Костик — приличный молодой человек, к тому же и возраст не тот… К губам он еще не прикасался. Правда, в компании товарищей, когда случались минуты откровенности, он таинственно намекал, что где-то там, далеко, чуть ли не в потустороннем мире, есть у него знакомая девушка, знаете, такая… ну, пальчики оближешь! Бывают, бывают подобные разговорчики. Есть среди нашего брата, мужчин, такие, которые, пощипывая несуществующие усы, не прочь пустить пыль в глаза в этом вопросе. На сей счет Костик тоже не ангел.

В дверь постучались. Стук был тихим, робким.

— Да, да! — крикнул Костик. — Здесь не заперто.

«Кого-то черт несет!»

Это он подумал.

Дверь приоткрылась, и в щели показалось лицо матери, Софьи Сергеевны, — полное, туго обтянутое матовой, словно стеариновой кожей. В глазах матери светилось бесконечное обожание.

— Костенька, к тебе этот самый… ваш… как его… ну, этот самый, как его… не очень…

— Ты имеешь в виду Аркашу Юкова?

— Да, Костенька, — подтвердила приятным низким голосом Софья Сергеевна. — Может быть, ты занят?

— Наш дом, мама, открыт для всех, ты это прекрасно знаешь. Аркашка — мой товарищ по школе, он имеет право прийти в любое время дня и ночи. Кстати, картину я уже закончил.

— Поздравляю, мой мальчик!

Костик просунул голову в щель, и Софья Сергеевна вкусно чмокнула его в щеку. Творениями сына она не особенно интересовалась: не каждому дана страсть к искусству.

За стеклом веранды появилась голова Аркадия.

На нем — кепочка с воинственно задранным козырьком; видно, что кудри свели-таки, несомненно не без постороннего влияния, тесное знакомство с расческой. Глаза — безунывные. А вид в общем-то умеренно уличный.

— Эй, Рафаэль-Рембрандт, можно?

— Валяй, валяй, вламывайся.

Костик умел выказывать себя либералом.

Он сунул руку под мышку, подбоченился и замер около новой картины в позе, которая казалась ему значительной. Все-таки первый зритель на подходе!

Прикрыв за собой дверь, Аркадий со свойственным ему бесцеремонным видом повесил кепку на угол какого-то мольберта, — их много стояло в мастерской художника, — затем повел носом и, не обратив внимания на горделивую позу Костика, сказал:

— У тебя пахнет, как в хорошей столовой! Здорово!

И расхохотался, оттопырив руки, заложенные в карманы брюк.

— А я не вижу ничего комичного, кроме твоей физиономии, — не изменяя своей позы и не глядя на Аркадия, заметил Костик. — Иди-ка, посмотри! Полюбуйся. Хотя ты и не веришь в мой талант, — не отказывайся, я прекрасно чувствую, — но эта вещичка, ручаюсь, тебе понравится.

Костик протянул Аркадию руку.

— Ого!

Желтый от табака, согнутый палец Аркадия поплясал в нерешительности перед мольбертом, слегка дотронулся до полотна.

— Что — ого? — с усмешкой спросил Костик.

— Вообще-то неплохо, конечно…

— То-то! Сам Робинзон, тоскуя на своем острове по женщине, не смог бы нарисовать, будь он художником, такие прекрасные тела! — выговорил Костик, повторяя, несомненно, не свои слова.

— Да-а… Только посмотри… Вот эта, что лифчик снимает…

Аркадий внимательно вгляделся.

— Да, да, — увереннее сказал он. — По-моему, у нее руки как-то не так приставлены! Ведь она пуговичку расстегивает, так? Значит, порядком изогнуться должна, а она стоит себе, как… палка. Ты когда-нибудь в бане один мылся? — все более оживлялся Аркадий. — Знаешь, наверное, между лопатками есть место — его ни сверху, ни снизу не зацепишь, а оно самое чесучее! — Аркадий даже повел плечами. — Через подмышку с мочалкой полезешь — и тут руки коротки. А ведь как раз там, по-моему, пуговицы… Можно подумать, что раз плюнуть — пуговицу на собственной спине расстегивать. Она ведь морщиться должна хоть от напряжения.

— Морщиться! — передразнил Аркадия Костик. — Что ты в искусстве понимаешь? Тоже привел пример — мочалка! Да ты знаешь, что великий итальянский художник Леонардо да Винчи… Или же, прошу прощения, более подходящий пример, великий Рафаэль в своей знаменитой картине…

Костика задело за живое. Не договорив, он отступил на шаг.

«А ведь он, пожалуй, прав! Действительно, некоторое напряжение в фигуре придало бы ей больше жизненности…»

— Что — великий Рафаэль? — поинтересовался Аркадий.

— Великий Рафаэль не втиснул бы в искусство мочалку.

Аркадий пожал плечами.

— В бутылку полез… чудак! Я как зритель тебя покритиковал: по собственной спине эту позу знаю, а ты — мочалку в искусство. Вижу, что ты критику не перевариваешь, замнем разговор для ясности. Вообще-то красивые они у тебя получились, эти две девки. Где ты их видел?

— Почему ты думаешь, что я их видел?

— Выдумать это нельзя. Это — мать родила.