Дороги товарищей

Это был ходячий анекдот Чесменска. Ефим Кисиль или просто Фима. Говоря Фима, люди подразумевали — Фима-дурачок, хотя из соображений тактичности никто, кроме ребятишек, не осмеливался в глаза назвать дураком этого крупного неряшливого мужчину. По профессии сапожник, он по преданиям, когда-то был незаурядного ума человеком, но «свихнулся» и мало-помалу из Ефима Назаровича превратился в Фиму-сапожника. Где он родился, где жил раньше, как, когда и почему «свихнулся» — никто не знал. В Чесменск он приехал с бумагой о душевном расстройстве; только врачи понимали эту бумагу — такие там были замысловатые медицинские выражения. В городе он сразу же прославился своими странностями: зимой ходил с непокрытой головой, изумляя людей рыжей гривой волос; летом носил теплую шляпу, набитую окурками; в дождь шлепал без галош, кончался дождь — надевал галоши; говорил путаные речи, обращаясь к дереву или к зданию, причем всегда вокруг него собиралась толпа народа. Любил он важно, с пустым портфелем, пройтись по городу, часто пристраивался к какому-нибудь известному городскому хозяйственнику и с глубокомысленным видом заводил разговор о стройматериале или хлебе. Считалось, что жил он в домике на улице Красина, но на самом деле его «дом» был везде: и в поле под копной, и под стенами завода, и под мостом. Его часто видели пьяным.

Юков был хорошо знаком с ним. Они не раз сидели где-нибудь на обрыве реки и дружески беседовали. Юкова забавляла высокопарность суждений Фимки, витиеватость его речей. Золотарев Фиму не замечал. Павловский презирал сапожника и старался держаться от него подальше. Как только Фима ввязался в разговор, он скривил лицо и отвернулся.

— Так, значит, Фима, замечательная работа? — весело спросил Аркадий.

В ответ на это Фима широко улыбнулся и сказал:

— Погодка великолепная, изумительная!

— Я говорю об истребителях, а он «погодка». Видишь, как летают? — Аркадий горделиво кивнул головой в небо.

Фима искоса взглянул на штурмующие высь машины и продолжал:

— Я вот тоже пришел полюбоваться на несравненного бога рек Нептуна. И вы, молодая поросль? И вы, ростки счастливого будущего?

— Нептун — бог морей, — вскользь заметил Золотарев.

— Э-э, молодой челове-ек! — с видом превосходства протянул Фима. — Не надо учить старого, стреляного воробья. Я хорошо знаю Нептуна. Я с ним ночевал в канаве. В наше время железа и свободы боги скинуты с мраморных пьедесталов. Они уступили место живым людям. Мрамор пошел на облицовку общественных уборных, а боги уже не считают для себя зазорным барахтаться вместе с русалками и утопленниками в паршивых речушках и делить ужин с бродягой. В морях же теперь плавают океанские пароходы, единственный бог которых — золотой телец. Империализм! — подняв палец, обобщил Фима.

Костик презрительно засмеялся. Аркадий поощрительно хлопнул сапожника по плечу:

— Можно подумать, Фима, что ты академию закончил.

— Сегодняшний день умнее вчерашнего на двадцать четыре часа, сказал один мудрец, живший в Греции. И я согласен с ним, — ответил Фима. Снова подняв палец, он продолжал: — Может, не все знают меня? Разрешите представиться? Река, воздух, солнце и стихии знают меня прекрасно, люди — меньше. Люди нелюбопытны. Воздух проникает во все мои поры, гуляет в лабиринтах легких, пересчитывает волосы. Люди — не воздух, люди относятся ко мне жестче. А я слуга людей. Я живу для людей. Я дышу во имя будущего. В свободное от вдохновения время я шью сапоги, прекрасные, русские, несравненные сапоги. Я обуваю мир. До каких же пор ходить босиком вам, молчаливые, как статуи, солдаты революции? Я шью на вас сапоги, я заковываю вас в тесную броню кожи. Я — человек! Но я не просто человек (людей много), я человек определенных идеалов. Мы не черви, не ящерицы, мы звучим гордо! Мы — человеки!

— Да пойдем, Аркадий, пойдем! — прервал Кисиля Костик.

— Ну что же, гуляй, Фима, — сказал Аркадий. — Мой товарищ торопится…

— Этот?

Костик обернулся, и Фима приветственным жестом руки дотронулся до полей шляпы, прищелкнул языком.

— Сын жреца карающей Немезиды? С ним я готов вести беседу. Не приведи только бог публично разговаривать с его родителем.

— Сумасшедшие не в его компетенции, — проворчал Костик.

Фима услыхал это и крикнул вдогонку:

— Вы правы, мальчик! Мои идеалы нельзя оценить статьями Уголовного кодекса!

— Жалкий человек! — с сожалением произнес Семен.

— Он всегда болтает о своих идеалах, — сказал Аркадий.

— Какие там идеалы! — усмехнулся Костик.

Действительно, какие идеалы могли быть у этого человека? Стоило ли обращать внимание на эти полубезумные речи? Люди смеялись над Фимой. Никто не разговаривал с ним серьезно, без улыбки. Он не обижался. Он не буянил, не был без меры назойливым. Он был хорошим сапожником. Что-то случилось с ним когда-то, какой-то удар был нанесен ему жизнью. Благополучная жизнь выпадает не всем. Бывают у людей трагедии, потрясения…

Бывают на земле и удивительные превращения.

Превращения впереди.

БЕГСТВО ГЕРОЯ