Дороги в горах

— А говоришь, ничего… — Председатель придирчиво осмотрел качалку, потрогал ее. — Да…

Подняв глаза, он увидел Чму. Она шла со стороны ельника, с хрустом подминая кирзовыми сапогами сухую траву. Ее плоское лицо с розовой полоской шрама на правой скуле выражало тревогу. Еще издали она взглядом спросила мужа: «Что тут у вас?..» Бабах потупился, а Чма перевела беспокойный взгляд на председателя.

— А, Чма!.. — Григорий Степанович шагнул ей навстречу, подал руку. — Как живешь?

— Ничего, живем… хорошо. — Чма заправила под шапку с меховой оторочкой черные, блестящие пряди волос. — Вот ветки ломала… — и показала Григорию Степановичу ладони, все в липких смоляных пятнах.

— Ветки? Зачем они тебе потребовались? — Председатель постарался изобразить на лице приветливую улыбку.

Бабах, стегнул жену предостерегающим взглядом.

— Вижу, какие-то тайны завелись. Не доверяете?.. — Кузин недовольно скривил губы.

— Э, зачем так говоришь, Григорь Степаныч? — подаваясь вперед, с обидой сказал Бабах. — Камень за пазуху не прячем. Ветки для овечек. Хорошо кушают. Геннадий Василии говорит — посмотри совхозе. Там всю зиму кормят. Я ходил туда.

— Хорошо… — перебила мужа Чма. — Ягнята здоровые, поноса нет. Всего четыре пропало. Сам погляди.

— Самовольничаете, — мрачно заключил Григорий Степанович. — А если бы падеж случился? Кто в ответе? Геннадий Васильевич?

— Зачем? Я совхоз ходил. Там давно овечки кушают ветки. Не подохли…

— Совхоз, совхоз… — проворчал председатель. — Пошли к отаре.

Стадо паслось за молодым ельником, на пологом пригретом солнцем склоне. Увидев подходивших людей, овцы неторопливо двинулись вниз, где между кустами поблескивал лед речки. Белоснежные ягнята, резвясь, подскакивали, точно резиновые.

Войдя в стадо, Григорий Степанович некоторое время молча присматривался к овцам. — Что у той с глазом?

— Гноится… — сказала Чма.

— Так промыть надо.

— Промывали.

— Еще надо… Ждете, пока окосеет?

Григорий Степанович ловким и неожиданным броском поймал овцу за заднюю ногу. Прощупал ей ребра, потом раздвинул руно, обнажив густые бело-золотистые волокна. Отделив на ладонь прядь, он старался найти на тончайших волокнах перехваты, которые образуются при плохом кормлении.

— Справный овечка. Все справный, — сказал Бабах.

— Вижу… Что ты мне нахваливаешь, как на базаре?

Отпустив овцу, Григорий Степанович по укоренившейся привычке отвернул полу полушубка, тщательно вытер о шерсть руки. Потом, не спуская с Чмы строгого взгляда, кивнул на Бабаха:

— Пьет?

— Он?.. — на желтоватом скуластом лице Чмы выступили багровые пятна. — Нет, не пьет. Пить станет — жить не будем. Так договорились.

— И вдобавок из колхоза выгоним. Пьяницы мне не нужны. Вот так… — заключил Григорий Степанович и совсем некстати усмехнулся: — Чай-то есть?

— Конечно, — встрепенулась Чма. — Чай всегда горячий.

Подойдя к избушке, Кузин задержался около качалки.

— Значит, готовите? Ну что ж, хорошо, — сказал он и вспомнил Васятку. — Живите…

Бабах и Чма, смущенные, заулыбались. А Кузин тем временем думал: «И как я сам не догадался насчет веток. Конечно, польза. Корм сухой… Да, грамота — большое дело. С ней бы и я не таким был. Надо всем чабанам сказать, чтобы ветками подкармливали. Ушлый этот Геннадий Васильевич. И когда успел заметить?.. Я не меньше его бывал в совхозе».

…На пути домой Григорий Степанович встретился с Гвоздиным. Проворный «газик» с брезентовым верхом бесшумно выкатился на повороте из леса. От неожиданности конь испуганно вскинул голову, метнулся на обочину дороги, чуть не выбив из седла всадника, погруженного в неясные, но тягостные думы. Припадая к луке и схватываясь за отпущенные поводья, Григорий Степанович бросил исподлобья злой взгляд на автомашину, которая, чуть проскочив, враз остановилась. Распахнулась дверка, и Гвоздин направился к Кузину.

— Привет Григорию Степановичу! — обрадованно сказал Гвоздин и протянул руку.

— Здорово, торгаш! — Григорий Степанович неторопливо снял большую меховую рукавицу и пожал узкую твердую ладонь Гвоздина.

— Торговлей-то мало приходится заниматься. Больше поручениями… Вот в МТС еду — готовить вопрос на бюро. Ну, а ты как? В седле живешь?

— Наше дело такое.

— Да… — Иван Александрович сочувственно вздохнул. — Знаю, беспокойный… А вот не все это понимают. — Гвоздин подался вперед, задрал голову, доверительно заглядывая в лицо Григория Степановича. — Хозяин не совсем доволен тобой. Думает заменить. Я уважаю Валерия Сергеевича, умный человек… Но тут он, кажется, ошибается. Такие кадры у нас на вес золота. Ковалев, конечно, с дипломом, но разве в этом дело.

Григорий Степанович, смотря вдаль, слушал с обычным мрачноватым выражением на лице, а конь наклонился к кусту, хрустко перекусил крупными зубами оледенелую ветку, потом, отставляя ногу, потянулся к присыпанной снегом траве.

— Ну, ты! Оголодал! — Григорий Степанович так рванул повода, что конь взвился и по-заячьи скакнул в сторону. Кузин ожег его плетью и, не оглядываясь, скрылся за поворотом.

Глава вторая