Дорогие гости

– Ах, убери их с глаз долой! – взмолилась мать, застав Фрэнсис за кухонным столом с разложенными на нем газетами. – Не понимаю, зачем ты читаешь все это! Толку-то лишний раз расстраиваться? Забудь уже все и успокойся!

– Да как я могу успокоиться? – воскликнула Фрэнсис – тем более возмущенно, что в глубине души только этого и хотела. – Как я могу успокоиться, когда бедный парень сидит в тюрьме, ожидая самого худшего?

– Но от нас-то уже ничего не зависит, верно? Ты собираешься следить за делом вплоть до самого суда в Олд-Бейли?

– До Олд-Бейли оно не дойдет, – твердо сказала Фрэнсис, принимаясь собирать газеты.

– Как тебя понимать? Мы должны надеяться, что дойдет. Ради семьи мистера Барбера.

– Дать ход делу без доказательств нельзя.

– Ох, Фрэнсис, какая же ты упрямая! Парня, конечно, жалко, но… – Мать заговорила деликатным тоном. – Судя по всему, что я видела и читала в прессе, он премерзкий тип.

– Он хулиган и вор, – резко сказала Фрэнсис. – Но кто его таким сделал? Все мы. Война. Нищета. Сами газеты. Он вырос в обществе, где убийство человека – повод для гордости. Так можно ли его винить? Еще совсем недавно мы раздавали медали за человекоубийство. И в любом случае, даже если он самый отпетый негодяй в Лондоне, это еще не означает, что он убил Леонарда.

– Но если убил не он – то кто? – недоуменно спросила мать.

Это был единственный вопрос, на который Фрэнсис не могла ответить, – вернее, единственный вопрос, на который она могла ответить и своим ответом разом разрешить ситуацию. В ней шевельнулся знакомый страх. Она убрала газеты подальше.

Если бы только она могла обсудить все с Лилианой! Если бы только Лилиана вернулась домой!.. Но дни шли, а от нее не было никаких весточек, и во Фрэнсис постепенно нарастало желание увидеть Лилиану – мучительное, томительное, как в прежние времена. Наконец она не выдержала и отправилась в Уолворт.

Фрэнсис сразу пожалела, что пришла. Ее визит совпал по времени с перерывом в рабочем дне мистера Вайни: он сидел в кухне, без пиджака, и ел жареный хлеб с беконом. Вайолет только что вернулась из школы, возбужденная и развязная после игр со сверстниками. «Почему вы к нам все время ходите?» – громко спросила она, и по яростному возмущению, с каким все принялись ей выговаривать, Фрэнсис поняла, что и остальные задаются тем же вопросом. Она и сама им задавалась. Страстная потребность поговорить с Лилианой при виде нее вмиг исчезла. Лилиана отвела Фрэнсис в гостиную, закрыла дверь, и они остались наедине. Но обе испытывали такую же неловкость, как несколько дней назад в полицейском суде: теперь, когда они приняли решение ждать дальше, им было, в общем-то, нечего сказать друг другу. Маленькая неопрятная комната, тесно заставленная мебелью, нагоняла уныние. Лилиана опять была в одном из Вериных платьев, с заколотыми гребенками волосами.

– Ты следила за газетами? – спросила Фрэнсис.

Лилиана помотала головой:

– Нет, не хочу и не могу.

Фрэнсис отступила от нее на шаг:

– Тебе удобнее ничего не знать и не делать? Тебе так удобнее, да?

Она снова говорила с презрением – потому что ей самой безумно хотелось ничего не знать и не делать. Лилиана посмотрела на нее так, как не смотрела никогда раньше: твердым, оскорбленным, разочарованным взглядом. Устыдившись, Фрэнсис протянула руку:

– Лили…

Дверь с грохотом распахнулась, и в гостиную ворвалась Вайолет, вместе с истеричным джеком-расселом.

На следующий день «Дейли миррор» сообщила, что в возрасте шестнадцати лет Спенсер Уорд входил в шайку подростков, которые напали на одного мальчика, связали его и подожгли штаны. «Таймс» поместила статью про несовершеннолетних правонарушителей; «Экспресс» сокрушалась по поводу «волны молодежной преступности», захлестнувшей страну после войны. Дело Спенсера Уорда толком не продвинулось. Парню до сих пор даже не предоставили возможности выступить в свою защиту. Но все газеты, которые читала Фрэнсис, все соседи, с которыми она разговаривала, похоже, принимали как само собой разумеющееся, что Леонарда убил именно он и никто иной. Фрэнсис словно воочию видела, как против Уорда постепенно выстраивается обвинительный приговор, – это походило на игру в слова, «виселицу», в которую она часто играла с братьями, – детскую игру, где после каждой ошибочной буквы на доске мелом рисуется очередная линия и перед глазами появляются сначала столб и перекладина виселицы, потом круглая голова, потом тело-огуречик, потом конечности-палочки…

Фрэнсис не могла в это поверить. Отказывалась поверить. Истина в том, что Уорд не убийца, снова и снова повторяла она себе. Он ни при чем. Это как в арифметике, думала она: дважды два четыре, и другого ответа нет. Уорда не могут признать виновным в преступлении, которого он не совершал. И она возлагала все свои надежды на второе слушание в полицейском суде.