и в возрасте до тридцати их числить.
А тем, кто в юности остался, не спеши
завидовать. Им, с нашего порога,
приветливо рукою помаши:
«Друзья, и вам осталось ждать немного.
Походка времени довольно грубовата.
Оно слегка подпинывает, гонит.
Ребята, каждый каждого догонит.
Еще увидимся, ребята!»
Мы взрослые, Макс Лазаревич, взрослые,
и созревает юбилей за юбилеем.
Остановиться вроде бы так просто,
а мы взрослеем и взрослеем.
Давай, сынок, сегодня скинем лет по двадцать,
давай, отец, придумаем себе,
что мы еще умеем петь, смеяться,
как дети малые, как Федоров А.Б.
А Федоров А.Б., как он поет!
Он так поет:
«О Марик, Марик!
Ты могуч,
ты гоняешь стаи туч.
Ты живешь на Коминтерна,
ты меня забыл, наверно.
Приходи, поговорим
про веселый город Рим.
Радио послушаем,
вермута покушаем…»
Макс Лазаревич! (Снова я на «Вы»)
Пусть Вас минуют горести и хворости,
порой имеющие быть в почтенном возрасте,
в который, наконец-то, впали Вы.
ПАСХАЛЬНОЕ
Всесторонний зай гезунд,
если делать физзарядку,
а когда ее не делать,
то болезни загрызут.
Либер зун, любимый сын,
твой папашка пить желает
и прискорбно посылает
за поллитрой в магазин.
Тонко дышит вайн изюмный,
древний наш пасхальный вайн,
сын мой, зун мой, я безумный
алкоголик, наливай!
Пожалей меня, сынок,
я устал и одинок.
За окном огни потухли,
сядем мы с тобой на кухне,
под усохнувшим бельем,
и отнюдь не виноградной,
но не менее отрадной
по стаканам разольем.
Мы с тобой черноволосы,
мы, мне кажется, поэты.
Есть еврейские вопросы,
есть еврейские ответы.
Есть повадка гулевая:
тараторить до утра,
русской водкой заливая
грусть еврейского нутра.
* * *
Привет, сынок! Как говорили классики,
«не время ль птицам петь?»
Твои затейливые часики
усердно начали скрипеть.
Часы — будильники ли, ходики,
или наручный вариант —
за годом начисляют годики,
из ничего их сотворят.
Под стрекотанье механизма
пройдет немало долгих лет,
ты доживешь до коммунизма
и передашь им наш привет.
Расскажешь им про дружбу нашу,
про звон стаканов в оны дни,
про обаятельного Яшу
им непременно помяни.
Расскажешь им про деревеньку,
где Боря Чарный отдыхал,
и объяснишь им всем про Веньку,
что не такой уж он нахал.
Расскажешь им о наших женах,
о том, как хлопотно подчас
им жить в режимах напряженных,
вовсю оберегая нас.
Ну, словом, объяснишь про время,
которое у нас прошло
в привычной драчке между всеми
за мясо и за барахло.
Мы все и правы и неправы,
но верен ход народных масс,
под тиканье достойной «Славы»
живи и славься, друг наш Макс!
В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ПРИ ВРУЧЕНИИ ШАХМАТ ДОРОЖНЫХ
Сынок, в твои года тревожные
нужны спокойные уловки,
помогут шахматы дорожные
культурно жить в командировке.
Что наша жизнь? Она — игра.
Все было: жертвы и потери,
и миттельшпиль играть пора,
кончать дебют, по крайней мере.
Ты далеко не староват,
в командировках действуй смело,
где надо — шах, где надо — мат
пуская в дело.
В дороге риск необходим,
шанс на гроссмейстера нарваться,
но, даже встретившись с Корчным,
не дрогни, друг, сыграй и с ним —
чего бояться?!
Немало пролетело встреч,
но верю: будут снова встречи,
и нам, сынок — о чем же речь —
еще до эндшпиля далече.
В твоей игре сомненья нет,
не зря ты вышел из рабочих.
Желаю я тебе побед
на фронте шахматном и прочих!
СЫНКУ МАРИКУ ОТ БАТЯНИ
44-16-38 —
известный телефонный номерок.
— Але, але! Макс Лазарича просим!
Привет, сынок!
Привет, он отвечает мне, — папаня!
Чего не едешь? Живо был здесь чтоб!
Сынок, я разбираюсь, как маманя.
Видать, не будет. В ней взыграл микроб.
Она передает тебе привет
и пожеланье долгих-долгих лет.
Студентка Лёля кланяется тоже,
Собачка Гатя хвостиком вертит.
А я спешу — и у меня, похоже,
ужасный разыгрался аппетит.
Не надо думать тягостную думку,
а надо выпить сладостную рюмку
за то, что Михалевич — с нами он,
за то, что остроумен, как в былые,
за то, что он сегодня и впервые
прошел — да-да! — свой полный телефон.
Шестнадцать — было. Слесарь ПРП.
Любимец всех казачек Оренбурга.
И сам казак — ему еще бы бурка!
И тридцать восемь выпало в судьбе.
И вот сейчас сидим в твоей квартире,
а ты набрал свои сорок четыре!
Ну как об этом факте не звонить
во все края, во все микрорайоны!
Да не прервется нашей жизни нить,
перебирайся в наши телефоны.
Есть в номере моем пятьдесят три —
достигни их и дальше посмотри.
А дальше в отдаленьи шестьдесят
на кончике у номера висят.
Пройдешь и их и дальше посмотри:
у Чарного звенят семьдесят три.
Пройдешь и их, скажи: что дальше делать?
Я стал весьма почтенный гражданин.
А ты достигни девяносто девять
и снова перейди на ноль один.
Живи сто лет, уверенно, со звоном,
пусть не смолкают наши телефоны,
пусть будут вечны наши номера!
44 и так далее! Ура!
М. Михалевичу
«Со мной в седьмой больнице пошутили:
немножко мне сердчишко отключили.
И в результате этой остановки
лишился я своей былой сноровки.
Уж я завял, как брошенный цветочек,
и даже не просился на горшочек.
Уж черти потащили на тот свет…