Дорогие мои старики Из переписки с родителями в военные годы (1941-1945)

Дорогие мои старики, позавчера вечером прилетел из-под Ростова. На этот раз мне очень не повезло: на четвертый день пребывания на фронте я свалился с тяжелой ангиной и пролежал вплоть до самого вылета в Москву. Сейчас вcе более или менее обошлось, но состояние здоровья у меня неважное — очевидно, сказывается общее переутомление. Словом, врачи категорически потребовали полутора-двухмесячного отдыха и лечения после болезни.

Сегодня утром приехал Алешка, который очень вырос и вообще хороший парень. Я был очень рад видеть и его, и Женю, которая по-прежнему все такой же чудесный человек. Я очень надеюсь на то, что мы всегда будем с нею дружить, — и мне кажется (не только сейчас, а еще и в прошлое свидание), что старые раны более или менее зажили, и ее спокойствие, которое раньше было для меня только свидетельством железной выдержки, сейчас естественное. Дай бог, чтобы я не ошибался.

Не могу сказать, чтобы сын мне особенно обрадовался (несомненно, в больший восторг его привела подаренная мною немецкая каска), но встретил он меня как-то очень привычно и за панибрата — так, как будто мы с ним разъехались только вчера. А в общем, это, пожалуй, даже и лучше. Яков Николаевич, воспользовавшись нашим свиданием, снял меня с Алешкой и Алешку одного, и в каске, и с автоматом, и без оных, а также в казачьей папахе и бурке, каковые ему необыкновенно к лицу.

У меня на глазах растет внук Лидии Александровны [10] — чудесное создание, но уж такое умное, такое всезнающее, мудрое (без иронии говорю), что просто страшно за него. К счастью, Алешка, несмотря на все рассказы о его способностях и успехах, произвел на меня впечатление не излишне интеллектуального ребенка, к тому же со скверным характером (в папу) и толстой мордой. Я этим счастлив, ибо, судя по рассказам, боялся страшно, что будет беспрерывно читать стихи и обсуждать со мной разные интеллектуальные проблемы — чего не случилось. Наоборот, обнаружив здоровые инстинкты, он чуть не подрался с Вовкой и потребовал вторую чашку какао, что, в сущности, только и нужно в его возрасте. Словом, я сыном доволен и надеюсь в течение лета устроить ему приличное жилье и существование.

О некоторых событиях, весьма существенных в моей жизни. Завтра вечером я еду отдыхать и лечиться в Алма-Ату, очевидно, на месяц — полтора. Перед отъездом на фронт я получил от Вали письмо и говорил с ней по телефону. Сейчас я, помимо отдыха и лечения, тороплюсь туда ехать, ибо мы взаимно решили окончательно утрясти нашу жизнь или в ту, или в другую сторону.

Пишу о своем здоровье все, что есть на самом деле, и прошу не думать ничего большего. Чувствую себя плохо, но думаю, что это гораздо больше результат нервного и всяческого переутомления и месяц отдыха поставит меня на ноги, если же не поставит, то буду отдыхать два месяца, потому что еще нужно воевать и работать, и я твердо решил делать это, выздоровев, иначе я совершу глупость и не сделаю всего того, что смогу сделать.

О моих литературных делах особенно много не приходится говорить, потому что это время болел и ничего не сделал. Последняя поездка на фронт вышла, таким образом, неудачной. Написал два рассказа, один из которых очевидно пойдет в «Звезде» в первомайском номере, а другой вероятно не пойдет вовсе. В Алма-Ата, если буду чувствовать себя хорошо, сяду писать поэму о Сталинграде, но это постольку, поскольку можно будет это делать, не надрываясь и не срывая своего лечения.

Я уже писал относительно вашего приезда в Москву. Обо всем этом мы поговорим, конечно, лично, но в принципе мне кажется, что это стоит отложить до осени, когда у меня утрясется ряд дел, и, в частности, я надеюсь, что смогу устроить вас лучше в жилищном отношении, чем вы жили.

Мама, ты пишешь, чтобы я чем могу помогал Борису. Я отдавал Лиде и Варв. Григ. свои карточки. С этого месяца делать это я абсолютно не в состоянии, а дальше тем более, в связи с приездом Алешки. Как это ни жаль и как ни грустно, но сейчас это так, все, что мог, я делал, так что упрекнуть себя я не могу. Что касается до Лидии Александровны, то я тоже время от времени помогаю ей, буду продолжать это делать и, конечно, сделаю и в отношении Бориса, если это будет нужно.

Остальные мои дела сейчас в таком состоянии. «Жди меня», наверное, кончат снимать месяца через два, «Русские люди» — примерно через месяц. В Москве месяца через два Горчаков закончит постановку «Жди меня», в МХАТе «Русские люди» продолжают репетировать, но когда сие окончится, как говорят, «темна вода во облацех издревле».

Не помню, писал ли я вам, что было у меня длинное свидание с Немировичем-Данченко, а подробности расскажу при встрече (это очень интересно).

Не удивляйтесь, что я не внес Сталинской премии на танки: за несколько недель до этого я внес на них 50 тысяч без всяких особых публикаций.