Дорогие мои старики Из переписки с родителями в военные годы (1941-1945)

Дорогой Кирилл, скажи, пожалуйста, читаешь ли ты мои письма к тебе, или у тебя нет времени, или нет памяти? Я писал, что меня из Института не отпускают, пока Комиссариат не пришлет заместителя. Я начальник военной кафедры, в Комиссариате до сих пор нет опытного и знающего дело на эту должность. В отпуск меня тоже не пускают, тем более что год начался, а у меня не хватает преподавателей. Если же найдется подходящий, то тогда меня отпустят. Кроме того, мама ждет обещанной тобою комнаты, чтобы не ехать на «Зойкину квартиру». Я бы, конечно, поехал и в нее.

Следующая причина, пугающая маму, холод и продовольственные трудности. Здесь-то я получаю карточку рабочую, второй категории, имею столовую карточку СПБ — обед, ужин без вырезки и сухой паек по должности научного сотрудника, — а в Москве, да еще когда уже начался учебный год, вряд ли получу кафедру — вот те причины, которые держат нас здесь.

Мама осталась без шубы, купить здесь негде, будет ходить в костюме, а на него одевать осеннее пальто. Боюсь, что простудится, здесь морозы крепкие, стоят долго — 40-45. Если есть в случайных магазинах — покупай и скорее высылай.

Если мне, так или иначе, удастся приехать в Москву, с удовольствием съезжу с тобой на фронт, буду очень благодарен.

Желаю тебе поменьше кутить и побольше высыпаться, а то от столь частых занятий ты, как мне сдается, очень переутомился [20].

11 октября 1943 года

(От матери)

Вчера прочли твой очерк, переданный по телеграфу с Гомельского направления. Почему-то я последние дни этого ждала. Голубчик мой, прости меня, если я в своем письме доставила тебе сколько-нибудь неприятных минут, но мне так хотелось передать тебе, такому мне близкому и дорогому, свое настроение. Невероятно интересует узнать, хотя бы ориентировочно, о фильме, над которым работаешь. Очень беспокоюсь, что жена Григория Михайловича, которая поехала в Москву, в Москве тебя не застала. Помоги ей еще раз, очень-очень прошу тебя.

12 октября 1943 года

Дорогие мои старики, получил от вас, во-первых, открытки, а во-вторых, известие, что ты, отец, не можешь приехать. Это меня очень огорчает, но я думаю, что все-таки ты сумеешь выцарапать хотя бы несколько дней и приехать, тем более что все это сейчас можно точно рассчитать и поезда ходят более или менее по расписанию.

Мама милая, к сожалению, я не могу послать с Варварой Григорьевной то, о чем ты просишь, пришлю со следующей оказией.

Что до меня и моих дел, то сейчас у меня самая большая гонка. Меня отрывали от работы и над романом, и над сценарием «Москва», и сейчас приходится все это наверстывать.

Был недавно в поездке по Белоруссии и Украине — примерно в том районе, который сейчас всех больше всего интересует. Но очерков в «Кр. звезде» моих не ждите: так уже получилось.

Недавно получил письмо от Ортенберга: он жив, здоров и пишет, что с увлечением работает.

Понемногу все возвращаются в Москву. Приехал тут Яша Кейхауз, но я его еще не видел.

Рабочий день у меня тянется с раннего утра и до поздней ночи, но думаю, что числу к 23-му немножко полегчает; сдам черновой вариант сценария и в предварительном виде, на прочтение, роман, который сейчас заканчиваю правкой. Впрочем, еще немало дел останется впереди.

Картину «Жди меня» наконец привезли. Она получилась хорошо. Валя — мне трудно судить, но, по общему мнению, в ней сыграла хорошо, особенно в конце.

Все, что ты просила сделать для Варвары Григорьевны, я готов был сделать, но я так и не понял: то ли она боялась меня беспокоить просьбами, то ли это было не нужно, словом, когда я предложил ей сделать все, что в моих возможностях (хотя в этом вопросе, по правде сказать, они не очень большие), она сказала, что, в сущности, ей пока ничего не нужно. Этим дело и ограничилось.

Ну, я жив, здоров, но устал больше, чем когда-либо, и засыпаю, как только касаюсь головой подушки. К сожалению, спать приходится мало.

Остальное все в порядке. Картина, очевидно, выйдет на экран к ноябрьским торжествам.

Крепко целую вас, милые мои старики, и сажусь дальше за свою утреннюю лямку. Пишите мне и постарайтесь так коллективно устроить, чтобы ты, отец, тоже смог меня повидать, потому что мне в ближайшие месяцы не выбраться никакими силами и средствами.

Еще раз вас обоих целую.

Ваш сын Кирилл.

Осень 1943 года

(Письмо матери, очевидно, написанное осенью)

Какая же ты свинуха, между нами говоря. Была я в Москве, был у меня там сын, а сейчас — как ножом отрезало. Я и не прошу бумажных длинных излияний, они мне не нужны, мне только хочется несколько строк — как самочувствие, какая новая работа, начал ли пьесу, о которой шла тогда речь в ЦК комсомола? Как с театром? Где и как был на фронте — потому что в «Красной Звезде» так, словно тебя и в природе не существует. Как складываются отношения с новым редактором, и что с Ортенбергом? Видишь, два-три слова в ответ на готовый вопросник [21].

(Приписка отца)