Дорогие спутники мои

Иные уже лежат, скошенные меткой чапаевской очередью. Другие вот-вот должны пасть.

- Ну, видишь! - торжествует Павел. - Смотри на урядника.

И теперь, когда киноаппарат перестал стрекотать и кадр проецируется на стене, как фотография, я действительно узнаю в уряднике Павла.

- А все было просто, - потешившись надо мной, спокойно рассказывает Шубин. - Учился я в институте имени Герцена. Летом нас взяли на военный сбор, послали в 11-й стрелковый полк. Вдруг приезжают киношники и договариваются с командованием, что всех нас возьмут на съемки фильма. Так мы оказались в Парголово. Кого-то одели в чапаевцев, а мне выпала планида изображать казака-урядника.

Вскоре я был отомщен, и самым неожиданным образом.

На нашем фронте, да и в Ленинграде большой популярностью пользовалась песня "Волховская застольная". Она была у нас чем-то вроде гимна фронта. Ее пели в солдатских землянках, фронтовые ансамбли, приезжие артисты, офицеры и генералы. Ни одна встреча, ни одно застолье не обходилось без этой песни. Вот ее слона.

Редко, друзья, нам встречаться приходится, 

Но уж когда довелось, 

Вспомним, что было, и выпьем, как водится, 

Как на Руси повелось! 

  

Выпьем за тех, кто педелями долгими 

В мерзлых лежал блиндажах, 

Бился на Ладоге, дрался на Волхове, 

Не отступал ни на шаг. 

  

Выпьем за тех, кто командовал ротами, 

Кто умирал на снегу, 

Кто в Ленинград пробирался болотами, 

Горло ломая врагу. 

  

Будут навеки в преданьях прославлены 

Под пулеметной пургой 

Наши штыки на высотах Синявина, 

Наши полки подо Мгой. 

  

Пусть вместе с нами семья ленинградская 

Рядом сидит у стола. 

Вспомним, как русская сила солдатская 

Немца за Тихвин гнала! 

  

Встанем и чокнемся кружками, стоя, мы - 

Братство друзей боевых. 

Выпьем за мужество павших героями, 

Выпьем за встречу живых!

За каждым корреспондентом нашей газеты были закреплены части, в которых мы систематически бывали и откуда сообщали о всех наиболее интересных событиях.

Нас там знали, и мы знали многих. Это, конечно, облегчало собирать материал. Среди закрепленных за мной частей был 154-й авиационно-истребительный полк, которым командовал Александр Андреевич Матвеев, человек редкостных качеств - командирских и человеческих. Видимо, именно поэтому ему в неимоверно трудных условиях удалось сколотить полк, ставший грозой для фашистских стервятников. Тут служили и прославились Петр Пилютов, Петр Покрыхпев, Андрей Чирков, Николай Зеленов и многие другие летчики, имена которых вошли в летопись героической обороны Ленинграда.

В этот полк я и привез Павла Шубина.

Самыми близкими моими друзьями в полку были Пилютов и Покрышев, но каждый раз, приезжая в полк, я считал необходимым зайти и представиться полковнику Матвееву. Тот, охотно рассказывая о боевых действиях полка, привлекал меня к проведению бесед с летчиками, техниками, выпуску боевых листков и т. п.

На этот раз я решил провести в полку литературный вечер. Павел согласился.

Собрался почти весь полк. Прежде чем предоставить слово Шубину, я сказал о том, что вся ленинградская писательская организация в блокаду сочла себя мобилизованной и призванной, ушла либо на фронт, либо на другие ответственные участки обороны города. Шубин к началу войны перебрался в Москву, но по-прежнему считал себя ленинградцем и благодарил судьбу за то, что она привела его сражаться за освобождение города от блокады.

Паш приезд в полк состоялся вскоре после окончания кровопролитнейших боев подо Мгой, стоивших нам дорого, по так и не увенчавшихся успехом. В те дни Шубин написал прекраснее стихотворение "Полмига". Он и прочитал его летчикам.

Нет, 

Не до седин, 

Не до славы 

Я век свой хотел бы продлить, 

Мне б только до той вон канавы 

Полмига, полшага прожить. 

Прижаться к земле 

И в лазури 

Июльского ясного дня 

Увидеть оскал амбразуры 

И острые вспышки огня. 

Мне б только 

Вот эту гранату 

Мгновенно поставив на взвод, 

Всадить ее, 

Врезать, как надо, 

В четырежды проклятый дзот. 

Чтоб стало в нем пусто и тихо, 

Чтоб пылью осел он в траву! 

...Прожить бы мне эти полмига,