Дорогой бессмертия

— В чем нужна моя помощь?

— Например, вы достанете несколько бинтов, какую-нибудь одежду для военнопленных. Или, скажем, сухарей соберете для них.

— Добре, попытаюсь… Кстати, ваши товарищи в моей хате всегда могут найти приют.

Вечером, когда Паша, Шура и Мария Григорьевна обдумывали, как лучше доставить в лагерь собранные медикаменты, в дверь постучали.

— Кто?

— Свой!

Вошел среднего роста мужчина. Ом осведомился, не помешал ли своим приходом, и, не дожидаясь, пока его представят, отрекомендовался:

— Ткаченко.

Был он худощав, с выразительным запоминающимся лицом и пышной каштановой, посеребренной проседью шевелюрой. Внешне он напоминал художника или композитора.

Паша и Алексей Дмитриевич встретились глазами.

— Вы?

— Как видите!

— Я очень рада!

— И я.

— Не ожидал вас здесь встретить! Вы все время в Луцке?

— Да, если не считать нескольких дней, когда я пыталась пробиться на восток.

— Живете на старом месте?

— Нет, пришлось поселиться в другой квартире, вернее комнате.

— Где работаете?

— Собираюсь…

Галушко и Белоконенко догадались — встретились довоенные друзья.

Мария Григорьевна пошутила:

— Вот и устроила тебе неожиданное свидание.

Все улыбнулись. Разговор сначала не клеился, и Ткаченко чувствовал себя неловко. Поглаживая полосы, смущенно сказал, что давно собирался навестить Марию Григорьевну, да время не позволяло. А сегодня довелось побывать в этой части города, вот и зашел непрошенным.

— И хорошо сделали, Алексей Дмитриевич, — перебила Галушко. — Старый друг лучше новых двух! Работаете, Алексей Дмитриевич, по специальности?

— В знакомой отрасли, однако не по специальности. Да я и не сетую, лишь бы при деле находиться. Это все же привносит относительное равновесие в жизнь.

Алексей Дмитриевич положил свои большие руки на стол, как будто не зная, куда их деть.

— Такого равновесия, в котором мы живем сейчас, хуже не придумаешь, — осторожно намекнула Паша.

Алексей Дмитриевич уловил ее настроение. Маска равнодушия исчезла с его лица. Он подсел поближе к девушкам.

В тот вечер подружки узнали о том, что Алексей Дмитриевич работает в типографии.

Это очень хорошо, — подумала Паша. А когда Ткаченко рассказал, как бы невзначай, что в этой типографии печатается «всякая дребедень — “аусвайсы”, “мельдкарты”», — Паша сузила глаза, стараясь скрыть волнение.

— А для чего все эти бумажки? — наивно спросила Белоконенко.

— На всякие нужды, — неопределенно ответил Ткаченко и, заметив неудовлетворенность собеседниц, добавил: — Известно дли чего, их отправляют в Ровно, а оттуда во все города, крупные населенные пункты Украины.

— Ну?

— Ну и ну! Выдают, кому полагается.

— За бланками присматривают? — тихо спросила Паша.

— Известно, смотрят в оба. — И гут же дал повод для размышлений: — Все равно за всем не уследят!

Через полчаса Ткаченко ушел, а Паша, Шура и Мария Григорьевна долго еще сидели в затемненной комнате.

— Вы давно знаете Ткаченко, Мария Григорьевна?

— Давно. Он инженер. Хороший, душевный человек. А вы, Паша, до войны с ним знались?

— Познакомились, когда я работала в банке. Да, заметили, как откровенно намекал он о бланках: «За всем не уследят!» Может, помог бы? Удостоверения пригодились бы для военнопленных.

Деловой разговор с Ткаченко состоялся во время третьей встречи. В тот день Паша, как условились, подождала его возле типографии. Оттуда они направились в сквер. Алексей Дмитриевич был одет в темный костюм и светлый плащ. Паша накинула на плечи зеленую шерстяную кофточку, ее короткие волосы подхватывала газовая косынка.

— Так вот, Алексей Дмитриевич, — начала спокойным тоном Савельева. — Вы, вероятно, догадывались — мы интересуемся вами неспроста. Видно, и вы не очень перечите этому, иначе для чего дружбу заводили? Мы хотим прибегнуть к вашей помощи.

Алексей Дмитриевич чуть двинул плечами. Лицо его было спокойным. Взгляд из-под нахмуренных бровей скользнул по девушке, он сказал, немного запинаясь:

— Что за «совет» такой объявился? Известно, девичий он?

— Нет, не девичий, Алексей Дмитриевич. И вы можете войти в него, коль сами того пожелаете.

Беседа затянулась. Паша не скрыла истинного намерения. Правда, у них нет еще опыта, но все, кто с ними объединился, стараются поступать как можно лучше, разумнее, осмотрительно. Военнопленных, пусть даже несколько человек, но отпустят при наличии документов, подтверждающих, что они уроженцы здешних мест и что, мол, есть дома жена, дети.

— А раз вы работаете в типографии, — почти шепотом заключила Паша, — то, возможно, все решится проще? А?

— Что же я должен сделать? — без восторга осведомился Ткаченко.

— Нам нужны бланки удостоверений. Мы их сами заполним, поставим печать и секретно передадим военнопленным.

— Это не так просто. Но если взяться, известно, получится. Я, возможно, помогу кое в чем.

— Я знала, вы не откажете.

— Почему?

— Да потому, что вы, как вижу, честный советский человек. Я живу на Хлебной, № 14. Найдете, когда будет необходимость. Ладно?

— Известно, найду…

Паша рассказала Шуре Белоконенко о верном человеке. Они радовались такому знакомому.