Дорогой бессмертия

– Ты откуда родом? – спросил ее чубатый.

– С Полтавщины.

– А чего тебя сюда занесло?

– Разве мне, украинке, сюда запрещено приезжать?

– Эге, милочка, так ты же советка… Разве ты поймешь наши души?!

– Таких, как вы, к сожалению, я плохо понимаю… И скажу, если позволите. Как же вас понимать, коли Родиной не дорожите. Не без вашей помощи Гитлер Украину захватил. А теперь украинский народ вместе терзаете… – Зина прямо посмотрела в заискрившиеся недобрым огоньком глаза предводителя. Но это не пугало ее. Забыв о нависшей опасности, она пылко доказывала, что все украинцы вместе, именно все вместе должны изгонять врага с родной земли.

Чубатый сидел, облокотившись о стол. К его выражению лица привыкли приспешники, они подскочили к Зине, но заметили знак «не трожь». А Зина продолжала:

– Не сердитесь, правду говорю. А теперь чего же добиваетесь? Хотите снова на мужиков посадить кулацких пауков? Да?

– Ну что ты в этом деле понимаешь! – с ноткой угрозы процедил чубатый. К нему наклонился длинношеий:

– Кончать?

– Подожди, пусть погомонит. – Встал, громко обратился: – Хлопцы! Выпьем по чарочке?

В стаканы полилась зеленоватая жидкость. Крякнув и расправив усы, чубатый, а по его примеру остальные лихо опрокинули содержимое. Ох, и хороша же самогонка!

Пришельцы с удовольствием уминали хлеб с салом.

– Ну чего с ней панькаемся? – не унимался длинношеий.

– Подожди, Роман, куда она денется.

Чубатый вплотную подошел к Зине, сощурил глаза.

– Жаль, что ты советка, стерва, а баба ты приметная! Грудь-то какая!..-и попытался обнять Зину. Она отшатнулась. Мальчик, уцепившись за юбку матери, упал. Раздался детский плач.

– Замолчи, сучий сын! – зло крикнул присадистый и с размаху ударил кованым сапогом мальчика по голове.

Испуг перекосил лицо Зины. Она упала на пол и прижала к себе вздрагивавшее тело ребенка.

– Лёшенька… Лёшенька… – застонала женщина.

Но грубые руки оторвали ее от остывавшего трупика; Зина увидела, как верзила схватил старшего сына за ноги, опрокинул вниз головой.

– Варвары, что делаете?! – во все горло кричала обезумевшая мать. Чубатый с помощью своих сподручных затянул ее в другую комнату, и она не увидела, как ее ребенка раскачали и с силой ударили головой об стенку. По комнате разнесся гулкий звук, слившийся с предсмертным издыханием малыша.

Зина кричала, царапала звериные морды головорезов. Глаза ее стали безумными, казалось, они вот-вот выпрыгнут из орбит, волосы растрепались. Зина лишилась разума…

Надругавшись над обморочной женщиной, ее повернули на полу вниз лицом и в затылок дважды выстрелили.

Глухим голосом чубатый распорядился:

– А ну, дружки, посмотрите, чем в этом доме можно поживиться. Может, что с собой возьмем?..

21. ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

В полдень на квартире Паши Савельевой собрались Наташа Косяченко и Шура Белоконенко. Вспоминали школьные годы, своих учителей, любимых поэтов.

– Стихотворение «Ленинцы» Владимира Маяковского будто бы написано о нас, – сказала задумчиво Паша. Она встала, откинула голову и с воодушевлением продекламировала:

Если блокада нас не сморила, Если не сожрала война горяча – Это потому, что примером, мерилом было слово и мысль Ильича.

Подруги говорили о разбитых войной надеждах, о том, что в условиях фашизма человек перестает себе принадлежать. Свастика обвивает все его существо, честь, достоинство, право любить, желать…

– Неужто так продлится долго? А? Наташа? Шура? Ну скажите, не молчите! «В перчатках счастье не берут»… Да?

Паша подошла к окну, посмотрела на серое небо. На нем медленно проплывали тяжелые облака.

– Представляете, девушки, – продолжала Паша, – в окопе сидит боец. По его лицу хлещет с ветром дождь, под ногами топкая грязь. Впереди – враг, злой, коварный. А боец – мечтает. О чем? О близких, о родных, о той, которая вдохнула в него любовь… – Умолкла. И снова: – Поэтому я каждый день, каждый час хочу делать все для этого солдата в окопе, приблизить время победы, помочь сбыться его светлой мечте.

Шура глубоко вздохнула. Грустно стало на душе Наташи Косяченко. Не легко ей – на руках двое детей. Сердце не перестает тревожиться за солдата, отца ее семьи, чья ласка согревала душу. Что с ним? Где он? В каких краях? В каком окопе думает о ней?..

Долго изливали бы душу подружки, но вот в дверь постучали. Вошел Виктор Измайлов. Паша ждала его, и не успел Виктор переступить порог – она бросилась к нему.

– Каждый раз волнуюсь за тебя. Ведь рискуешь как! Все думаю: а вдруг выследят… Куда спокойнее было, когда ты находился на легальном положении. Ну, проходи.

Паша поставила Виктору табурет и заметила на его лице легкую бледность.

– Что с тобой, Виктор?

– Час тому назад взяли Громова!..

Из груди Савельевой вырвался легкий крик. Она механически переспросила:

– Взяли Громова?

– Да.

– Коммуниста Громова…

Наташа Косяченко и Шура Белоконенко сразу растерялись и от охватившего их волнения в первую минуту не проронили ни слова. Потом они подошли к Виктору и застыли в неподвижной позе.