Дорогой бессмертия

– Вы просто не наблюдательны,- тихо говорил Кузнецов.- К счастью, я вам не пара – я советский партизан.

При этих словах видно было, как зашатался Готлиб. Кузнецов смотрел на него и думал: испытывает страх, а как же те, упрятанные в замке Любарта? И продолжил свои мысли вслух.

– Вы много умертвили жизней, причем, весьма изобретательно, а как жалко вы выглядите здесь!

– Я только солдат… Я выполнял волю фюрера!

– У нас мало времени, отвечайте по существу. Где сейчас генерал Шене?

– В Варшаве. Но это не точно…

– А точнее?

– Там…

– Когда должен возвратиться в Луцк?

– К сожалению, не успеет.

– Вы женаты?

– Нет. Но меня любит девушка.

– Трудно поверить! Разве может кто-нибудь полюбить такого изверга?!

Молчание.

– Гестапо получило приказ об эвакуации из Луцка?

– Да.

– Кто-нибудь уже распорядился о судьбе заключенных?

– Да, мы их… они будут…

– Расстреляны?

Молчание.

– Там же сотни, тысячи невинных юношей и девушек, пожилых и престарелых людей! За что же их должны расстрелять?

– Не всех… Но такой приказ… Сохраните мне жизнь! Сохраните!..

Раздались один за другим два выстрела. Изъяв документы у гестаповца, народные мстители прибыли на маяк и оттуда с остальными партизанами направились в отряд.

Вскоре Николай Иванович Кузнецов вместе с партизанами Яном Каминским и Ваней Беловым направились на выполнение боевого задания во Львов.

25. Дорога бессмертия

…И встало над Луцком тяжелое, умытое слезами горя серое утро. Оно поселилось в домах, где жили мужественные патриоты. Чье-то волчье сердце предало отважных.

В гестапо стало известно об участии в подполье Паши Савельевой, Наташи Косяченко, Алексея Дмитриевича Ткаченко, Марии Ивановны Дунаевой, Антона Семеновича Колпака…- Палачи наконец напали на след народных мстителей. Начались аресты. Схватили Дунаеву, Ткаченко, Колпака. Наташа Косяченко успела скрыться на Гнедавской дамбе в доме под номером двадцать шесть. Там ее спрятал Иван Иванович Олексюк, человек преклонных лет. Из комнаты у него был потайной ход, через который в случае необходимости можно уйти к реке.

Во время вторичного обыска на квартире Савельевой гестаповцы не застали Пашу дома. Тогда они взяли заложницами ее мать Евдокию Дмитриевну и сестру матери Евфросинию Дмитриевну.

– Не уйдет, явится! – твердили фашисты.

Взбешенные неудачами на фронте, наступлением Советской Армии немцы жестоко расправлялись с населением, особенно с теми, кто подозревался в неблагонадежности.

Об аресте родных Паша узнала от Шуры Белоконенко.

– Тебе нужно бежать в партизанский отряд,- настаивала Шура.- Во второй раз они тебя не выпустят. Тем более, что схвачены и заточены многие наши товарищи.

– Бежать, говоришь?

– Да, и немедленно!

– Как же подполье, мама? Ты понимаешь, что советуешь!

– А если тебя арестуют или угонят в Германию? Думаешь, легче будет?

– Знаю! -с отчаянием отозвалась Паша.

– Ну?..

Шура ждала ответа. В конце концов она не вытерпела затянувшегося молчания:

– Другого выхода нет.

– Шура, на сей раз я ослушаюсь. Я должна остаться здесь. Ты пойми, как это сейчас важно!

Паша умолкла. Перед ней встали страшные видения. «Пятый, выходи!» В камере собаки. Вопли умирающих… «Прощай, больше не увидимся…»

– Паша, одумайся!

– И ты на моем месте поступила бы точно так! – Паша обняла Шуру и, прижавшись к ней щекой, шепнула: – Свяжись с Наташей Косяченко или Анной Остапюк. Мы не сложим оружия! Узнай, пожалуйста, приходили ли к Галушко связные отряда. Дайте им другую явку. С Наташей свяжись обязательно…

Потом спросила:

– А как же ты, Шура?

– Сегодня домой не пойду, с вечера начну пробираться к партизанам.

Подруги обнялись, так в молчании постояли несколько секунд и разошлись.

– Увидимся?

– Обязательно!

Чуть слышно шелестя, на ветви деревьев падал снег. Впереди – широкий проспект. И Паше захотелось идти по нему далеко-далеко. Девушку всегда чаровала эта волнующая предновогодняя пора. Она помнит: до войны в такие дни обычно делали новогодние закупки, мастерили прически, примеряли новые платья, договаривались о новогодней встрече. А сколько веселья! Забывались невзгоды, обиды. В бледном свете бенгальских огней сияли сча-стливые улыбки…

Замечтавшись, Паша не заметила, как к ней подошли два гестаповца.

– Савельева? Ты арестована!

«Скоро новый год,- продолжала мечтать Паша.- Мама вернется домой, как будет хорошо!..»

Камера № 14 была до отказа забита арестованными. Женщины покрепче здоровьем стояли, слабее – лежали на полу вплотную одна к другой. Не хватало воздуха, люди изнемогали от духоты.

Паша освоилась с полумраком и теперь не только различала силуэты, но и лица. Ей казалось, что здесь, в этой камере, страдает и ее мать. Она напрягала зрение, вглядывалась, а потом тихо:

– Савельева здесь есть?

– Кто такая? – переспросило несколько голосов.

– Евдокия Дмитриевна, мать…

Пожилая женщина, с морщинистым лицом окликнула погромче:

– Савельева!

Но никто не отозвался. Паша догадалась – мать находилась в другой камере. Их преднамеренно разобщили!

Щелкнул засов, заскрипела тяжелая дверь. И словно повторяя окрик женщины, жандарм позвал:

– Савельева!