Дорогой Эван Хансен

– Третье место по целой стране.

– На самом-то деле по штату и только в моей возрастной категории.

– Ну, это было очень впечатляюще. – Она кладет папку на стол и открывает ее. – Я нашла это в интернете: конкурсы эссе для получения стипендии. Ты слышал о таком? Национальное общественное радио как-то утром выпустило передачу о них. Их, наверное, миллион. Я провела весь обеденный перерыв, изучая это дело. – Она вручает мне листок бумаги и начинает зачитывать текст с других листков. «Конкурс эссе о мужестве имени Джона Ф. Кеннеди – десять тысяч долларов и колледж по твоему выбору. Стипендия Генри Дэвида Торо – пять тысяч долларов». Она передает мне всю пачку. – С твоим умением писать ты можешь хорошо заработать.

Теперь я понимаю, почему мама неожиданно решила позавтракать вместе. Она не только хотела побыть со мной, но и вознамерилась дать мне еще одно задание.

– Вау! – Я оказываюсь способен только на такой ответ.

Она забирает папку и кладет ее обратно в сумочку. Думаю, я обидел ее. Так часто бывает.

– Мне показалось, что это замечательная идея, – говорит она. – Ты всегда прекрасно писал. И нам нужна любая помощь для поступления в колледж. Если только твоя мачеха, подавая коктейли, не накопила с чаевых целевой фонд для тебя, о котором мне ничего не известно.

Она никогда не переживет того, что Тереза из официантки, подающей напитки, превратилась в женщину, чья единственная работа – быть матерью. И она осуществила это, украв у мамы мужа. Иногда у меня возникает чувство, будто мама столько работает только потому, что хочет иметь возможность показать через всю страну молодой сопернице средний палец.

Я негодую из-за того, что ей приходится ужасно много вкалывать за такие маленькие деньги. Она как связанная договором служанка вечно мчится в больницу, когда ее зовут, и не может ответить отказом. Если она так поступит, они найдут кого-то еще. И ей не на что будет рассчитывать. Диплом, ради которого она работает по ночам, принесет пользу еще не скоро.

Передо мной появляется горка оладий. Их ценят в первую очередь за добавки к ним. Домашний сироп, земляничное масло, сахарная пудра. Сами оладьи довольно обычны.

– Колледж – прекрасное место для тебя, солнышко. Сколько раз в жизни можно начать все сначала?

Это действительно звучит привлекательно. Могу я начать все с самого начала сегодня?

– Старшие классы любят лишь группы поддержки и игроков в футбол, а эти люди всегда плохо кончают.

– Разве ты не была в группе поддержки? – напоминаю я.

– Где-то с неделю. Это не считается.

C годами мамин срок пребывания в такой группе все сокращается. Раньше она говорила, что занималась этим целый спортивный сезон, а теперь, оказывается, – всего неделю. Мне известно лишь, что она успела сфотографироваться с остальными членами команды. Думаю, я мог спросить папу, где тут правда, – мои родители встречались уже в старших классах, но когда у нас с ним наконец появляется возможность побеседовать, меньше всего нам хочется говорить о маме.

Не успеваю я приступить к еде, как она берет мои руки в свои.

– Я пытаюсь сказать, что перед тобой столько всего удивительного. Просто помни об этом. Путь до вершины – долгий и трудный, но оно того стоит.

Киваю и высвобождаю руки, чтобы начать есть. Мама же сидит, словно остолбенелая, и смотрит сквозь еду. Это длится слишком долго, и мне становится неудобно.

– Мама.

Она очухивается, удивленная.

– Прошу прощения. – Разворачивает бумажную салфетку и кладет на колени. – Я просто задумалась.

– О чем?

– О том, что мальчик, который…

Еда у меня во рту неожиданно становится безвкусной. Я гадаю, как он это сделал. Бритвенное лезвие? Таблетки? Повешение? Угарный газ? На прощании гроб был закрыт, так что, может быть, он застрелился? Я знаю, что он не спрыгнул с моста, поскольку состояние моего письма идеальное. Я не могу ничего разузнать о его смерти. В интернете по-прежнему судачат, что это, скорее всего, передоз, что ему, наверное, не было больно. Но, может, и нет. Думаю о том, а не пожалел ли он в какой-то момент между принятием решения и смертью о сделанном им? Был ли небольшой промежуток времени, когда он передумал?

Мама поднимает вилку:

– Бедные родители. Я просто не могу представить, каково им сейчас.

Я могу. Я видел их. Их горе сильнее того, что я знал или представлял, оно всеохватно и бесконечно. Его мама совершенно сломлена, раздавлена. А сейчас они, возможно, сидят наедине друг с другом и задают себе те же вопросы, что задаю я. И самое ужасное в этих вопросах то, что на некоторые из них никогда не будет ответа.

Но ведь есть мое письмо. Оно дает им неверные ответы, но хоть какие-то.

– Если я когда-нибудь потеряю тебя, – говорит мама, откусывая от омлета, – то не знаю, что сделаю. – Она беспомощно улыбается.

Для моей мамы моя смерть – всего лишь гипотеза. А для родителей Коннора?

Один ужин. Максимум два часа. Вспоминаю слова Джареда – просто кивай и со всем соглашайся.

Глава 8

На автобусе поездка до дома Мерфи занимает сорок минут. На машине можно добраться вдвое быстрее, но я не вожу машину.