Дорогой Эван Хансен

Поначалу я не мог дождаться, когда получу права. Мечтал о возможности, встав с кровати, поехать, куда захочу. Но мой романтический взгляд на дорогу был быстро подпорчен. На водительских курсах тебе показывают кошмарные видео автомобильных катастроф и приводят тревожную статистику смертности, а затем вручают удостоверение обучаемого вождению и усаживают за руль. Разумеется, «эксперт» руководит тобой с пассажирского сиденья, но ведешь машину ты один, отчаянно пытаясь вспомнить все правила, которые выучил. А потом приноравливаешься к этому делу и осознаешь: даже если ты ведешь машину безупречно, то должен верить, что все остальные на дороге делают то же самое.

Но они этого не делают. Возникает хаос, никто не пользуется поворотниками, не останавливается на перекрестках и не уступает дорогу пешеходам. Зеленый свет еще не зажегся, а водитель машины сзади уже гудит тебе. На трассу выбегают животные, за поворотами поджидают копы, а водители пялятся в телефоны. Это чудо, что кто-то добирается туда, куда ему нужно, не причинив вреда себе или другим, ведь многие самые страшные вещи на свете – паралич, увечье, черепно-мозговая травма, смерть, утопление, отсечение головы, стирание в порошок, сожжение, истечение кровью в ожидании помощи – могут произойти в автомобиле.

В день теста на вождение я заперся в ванной комнате. И слышал, как мама громко говорила по телефону: «Ну как можно не мечтать о водительских правах?» Она разговаривала с папой и пыталась всучить мне трубку. «Папа хочет поговорить с тобой». Я ненавидел ее за то, что она ему позвонила.

Когда я наконец отпер дверь, то увидел, что мама плачет.

– Так не может продолжаться, – сказала она. – Ты не должен чувствовать себя как сейчас. Ты хочешь, чтобы тебе стало лучше?

Я, должно быть, ответил «да», потому что спустя неделю впервые пошел к доктору Шерману. Несколькими месяцами позже, с помощью приятеля-антидепрессанта, я получил права. Хотя так ни разу и не воспользовался ими. К счастью для меня, мы не можем позволить себе вторую машину.

Мерфи живут в новой части города, где дома больше, лужайки шире, а подъездные дорожки длиннее. Автобус проезжает мимо центрального входа в парк Эллисон, и я вижу хорошо подсвеченную надпись ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, которую я так долго чистил и подновлял летом. Мне было известно, что Зо живет неподалеку от парка, но где точно, я не знал. Я мог переходить ее улицу каждый день, когда шел на работу, и не иметь об этом никакого понятия.

За то короткое время, что я шел от автобусной остановки, мои подмышки взмокли, а бумага, в которую был обернут букет, превратилась во что-то кашеобразное. На крыльце я развернул цветы, сделал из бумаги комок и сунул в карман брюк.

Дом Мерфи мирно расположен между двух прекрасных буков в конце широкого тупика. Передняя дверь выкрашена в необыкновенный красный цвет. Нужно позвонить. Но по какой-то причине рука не поднимается. Эти цветы предназначены Зо в знак моего к ней расположения или чего там еще, но вместо этого я отдаю их ее маме, ведь она потеряла сына. Единственная причина, почему я здесь, заключается в том, что здесь нет Коннора. Какие чувства мне следует испытывать по этому поводу?

Я слишком занят тем обстоятельством, что не могу позвонить, и едва замечаю, как дверь распахивается и появляется мама Коннора со смущенной улыбкой на лице.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она.

– Доброй ночи. То есть я хочу сказать, добрый вечер, миссис Мерфи.

– Входи. И, пожалуйста, называй меня Синтией.

Отдаю ей цветы.

– О, очень мило с твоей стороны, Эван. Спасибо.

Она притягивает меня к себе и обнимает немного дольше, чем положено. Я боюсь, что она может услышать, как колотится у меня в груди сердце, готовое выскочить наружу. А затем через ее плечо вижу Зо, спускающуюся по лестнице. Не в пример своей матери она не выказывает удовольствия при виде меня. По ее глазам можно сказать, что ей известно, кто я есть – изрядный лжец, а также дурак, потому что согласился прийти сюда сегодня.

* * *

Посередине стола стоит ваза с яблоками. Такими блестящими и идеальными, что я подозреваю, будто они ненастоящие. Но, протаращившись на них десять минут, убеждаюсь: их можно есть.

Еда на моей тарелке также выглядит съедобной. Но мне тяжело дышать, не то что глотать. Пытаюсь поддеть зернышки риса так, чтобы они оказались между зубьями вилки, – эту небольшую игру я затеял, желая потянуть время.

– Здесь жарко, – говорит миссис Мерфи, обмахивая себя рукой. – Вам тоже?

Я плавлюсь от жары, но держу рот закрытым.

– Для сентября слишком душно, – отзывается мистер Мерфи. – Я могу включить кондиционер, если хотите.

– Нет, все хорошо. – Миссис Мерфи прикладывает к голове салфетку.

Зо ни слова не сказала с тех пор, как я здесь появился. На прошлой неделе мы наконец-то поговорили после стольких лет (дважды!), а теперь похоже на то, что первые два раза окажутся и последними. Я думал, она сегодня будет в школе – понедельник же, но она опять там не появилась. Гадаю, а вернется ли она туда вообще.

Мистер Мерфи поднимает большое блюдо:

– Кто-нибудь хочет еще цыпленка?