Дорогой Эван Хансен

– Да. Весь день был таким… удивительным. Мне кажется, это было весной.

– Лэрри, как называлось то кафе-мороженое, которое мы так любили? – спрашивает Синтия.

– «À La Mode», – отвечает он.

– Именно так, – говорит она с подлинным наслаждением. – «À La Mode».

– Туда мы тоже ходили. – Меня захлестывает энтузиазм. – Ели там мороженое.

– У них подают горячий шоколад, – вспоминает мистер Мерфи.

– Мы сидели на лугу под платанами. – Синтия улыбается Зо. – И вы с братом искали клевер с четырьмя листиками.

– Я совершенно забыл о том месте, – говорит мистер Мерфи.

– Ну, я думаю, Коннор помнил его, – отвечает Синтия. – Правильно я говорю, Эван?

Я смотрю на нее, на Мистера Мерфи, на Зо, выдыхаю весь воздух из груди и говорю им то, что они до боли жаждут услышать:

– Правильно.

Создается впечатление, будто все они тоже выдыхают. В комнате чувствуется облегчение, настоящее облегчение, небольшое, но осязаемое. То, что я делаю, что говорю, работает, помогает, а все, чего я хочу, – это помочь.

– Мы делали это постоянно, – изрекаю я, не зная, как заткнуть себя. – Просто шли куда-то и разговаривали. – Как приятели. Как друзья. – Говорили о фильмах и о людях из школы. О девушках. Об обычных вещах. С Коннором было легко общаться.

Я вижу, как много мои слова значат для них. Мне хорошо оттого, что из-за меня хорошо им. Я прогнал их боль, хотя бы на какой-то момент. И поступил правильно.

– В тот день, – говорю я, – мы нашли в саду полянку, лежали на траве, смотрели в небо и просто… разговаривали.

О наших жизнях. Где мы побывали. Чего мы хотим. Что будет после школы. Мы не знали этого точно, но понимали, что справимся. Поможем друг другу. Что бы ни случилось…

– …все казалось возможным.

Делаю паузу, думая, что потерял их, потерял себя, но уже слишком поздно. Мой рот существует отдельно от мозга, слова льются, словно всю мою жизнь ждали, чтобы я их выплеснул.

– А какое в тот день было солнце, я так ясно представляю его себе, оно было очень ярким. И мы лежали и смотрели в небо. Оно казалось бесконечным.

И дерево.

– Мы увидели это дерево. Невероятно высокий дуб. Он был больше всех остальных деревьев. Мы вскочили, побежали к нему и стали взбираться вверх. Мы ни о чем не думали.

Мерфи карабкались на дуб вместе со мной, боялись пропустить хоть слово.

– Мы продолжали взбираться. Выше и выше. Добрались почти до самой верхушки, но потом… Ветка не выдержала.

Я упал.

– Я лежу на земле. Моя рука онемела. Я жду.

Теперь в любую секунду. Теперь в любую секунду.

И я смотрю, и я вижу.

Я вижу…

– …Коннора. Он пришел за мной.

Наконец я замолчал. Они все смотрят на меня, словно ждут, что я скажу дальше. Но я едва понимаю, что я сейчас наболтал. Словно очнулся ото сна. Я сидел там, описывая тот день, тот кошмарный день, только вот это был не тот день, не совсем тот. На этот раз там был Коннор. То есть на самом-то деле его там не было, но у меня в мозгах сложилось так, что будто бы был, и внезапно тот самый день показался не таким уж кошмарным. А каким-то другим.

Периферийным зрением вижу, что ко мне подходит Синтия, и чувствую, как ее руки обхватывают меня.

– Спасибо тебе, Эван, – говорит она. – Спасибо тебе.

Это лучшее на свете чувство. И одновременно худшее.

* * *

Выхожу на улицу, Зо следует за мной.

– Я отвезу тебя домой, – говорит она.

В жизни бы не подумал, что наступит мгновение, когда я откажу Зо Мерфи, но все, что мне сейчас надо, – побыть одному.

– Это необязательно.

– Мне нужно проветриться. Запрыгивай.

Она проносится по подковообразной подъездной дорожке и выезжает на улицу. Я думал, что наконец впервые за несколько часов смогу вздохнуть свободно, но не тут-то было: я восседаю на переднем сиденье голубого «Вольво» Зо Мерфи.

Я всегда мечтал о таком моменте, мечтал остаться с ней наедине, на расстоянии всего в несколько дюймов. Но сейчас я не в состоянии включиться. Пожалуйста, кто-нибудь, помогите.

Молчание умоляет прекратить его.

– Это хорошая машина. Немецкая?

– Кусок дерьма, – отвечает Зо. – Вечно с ней что-то не так.

По мере того как Зо набирает скорость, мотор рычит громче. Больше она не сказала мне ни слова за всю поездку, даже когда я показывал ей, куда надо свернуть. Молчание дает мне возможность обдумать сегодняшний вечер и прийти к заключению, что он оказался совершенным и безусловным провалом. В какой-то момент, когда на спидометре больше шестидесяти миль, я представляю, что расстегиваю ремень, тяну ручку дверцы и вываливаюсь на оживленную дорогу. Какая трагедия.

Мы останавливаемся у моего неосвещенного дома, Зо наконец поворачивается и замечает меня.

– Ты, возможно, думаешь, что я маленькая и без понятия, но я в курсе, что происходит, и прекрасно все понимаю.

– Не соображу, о чем ты.

– Вы с Коннором посылали друг другу ваши секретные письма не потому, что были друзьями.

Я должен был сделать это – выпрыгнуть из машины, когда имелась такая возможность.

– Что?

– Я напрягала мозги всю ночь, пытаясь представить, почему вы общались друг с другом, – говорит Зо. – Давай отгадаю. Вы говорили о наркотиках?

– Наркотиках?