Дорогой товарищ король

- Данную сумму, - торжественно сказал он, - следует незамедлительно отправить королю Аронакса Семену Пантелеевичу Скопидару Пятнадцатому...

- Грызи его хопуга, - машинально добавил Тубарет.

- Данную сумму? - не поверил канцлер. - То есть дань? Никогда и никому Листоран не платил дани, а уж тем более аронакским Скопидарам. Напротив того, они нам каждый год отступного платят, чтобы не обижали...

- Товарищи, товарищи, - сказал король. - Вы с Уставом знакомились? Вот и выполняйте.

- Срам какой, позор! - выкрикнул герцог.

«А вдруг это не Семен Пантелеевич? - подумал король. - Здесь ведь тоже сволочей хватает. Да нет, конечно Семен Пантелеевич, больше некому...»

- Срам - партвзносы утаивать! - рявкнул он. Тут, кстати, пришлось волей-неволей растолковать соратникам, что такое партвзносы и на какие хорошие дела они обычно тратятся.

- Знал бы, сроду заявления не подавал, - ворчал герцог вполголоса. - Да еще на парткомиссии стыда хватил - что да что делал до семнадцатого года... Что делал, что делал... Что молодой герцог до семнадцатого года делает? За служанками бегает, вот что...

- Больно много воли берешь, товарищ герцог, - назидательно сказал Востромырдин. - Вот сам взносы и повезешь.

Тубарет запротестовал, что, мол, не дело оставлять войско без головы в такое тревожное время, но тут прибежал слуга с криком:

- Государь! К телефону!

В приемной страхолюдная секретарша-хопуга уже басила в трубку:

- А как тебя зовут, мальчик? Сережа? А ты вкусный?

Стараясь не глядеть на образину, Виктор Панкратович вырвал трубку:

- Востромырдин слушает!

- Дяденька! - раздался детский голос. - А где Баба-яга? Ты ее убил?

- Убил, убил, - успокоил ребенка король. - Папа дома?

- Нет, папа на Марсе, я как раз в центр управления полетов звоню... А это не Центр? Тогда извините...

- Стой! Не вешай трубку! - взмолился Востромырдин. - Ну, мама дома? А дедушка? Дедушка у тебя коммунист?

- Дедушка у меня губернатор, - похвастался далекий Сережа.

Глава 12

Есть пила «Дружба», а есть и пила «Любовь», и она куда страшнее, ибо первая уязвляет дерево, вторая же - самое сердце человеческое.

Наевшись, напившись и наслушавшись новостей в трактире, маркграф Миканор, Соитьями Славный, со своими спутниками расположились ночевать в сарае, по-простому, на соломе. Миканор и Деряба дали друг другу на сон грядущий крепкое слово, что не станут предпринимать ночью никаких диверсий, потому что и без того от мужиков можно теперь ожидать всякого. Деряба от нечего делать принялся подначивать маркграфа: дескать, не обломится ему тут ничего, поскольку даже староста запер своих дочерей в погреб.

- Погреб - это пустяки, - сказал маркграф и мечтательно потянулся всеми косточками и хрящиками. - Всяко запирали. И на семь замков, и за бронзовой дверью.

С этими словами он добыл из переметной сумы струнный инструмент и перебрал тонкими пальцами по грифу.

- О! - оживился Деряба. - «Нейтральную полосу» знаешь?

Но маркграфу эта песня была незнакома, как, впрочем, и все остальные, предложенные капитаном. Вместо этого он тоненько-тоненько затянул:

Хорошо тому живется,

Кто красавицей любим:

Даже в Мир она пробьется,

Устремляяся за ним!

Ноты из инструмента вылетали тоже довольно противные.

- Нормальный голос, - похвалил Деряба. - Типа Валерия Леонтьева.

Маркграф спел еще несколько ксив такого же любострастного содержания, и Деряба почувствовал, как что-то шевелится. Шевелилось непосредственно под ним, под соломой, под землей. Капитан вскочил и в слабом сиянии зеленой свечи увидел, что из соломы торчит чья-то рука.

- Я же говорил, - пожал плечами маркграф и еще сильнее ударил по струнам.

К руке присоединилась другая; солома полетела в стороны, и над земляным полом показалась чумазая, но симпатичная рожица, а потом и ее хозяйка в целом.

- Подруги есть? - по привычке спросил проснувшийся от шума Шмурло. Первая из дочерей старосты уже обнимала перепачканными в земле руками поющего маркграфа, а две другие выбирались из подкопа. Сестрица отпихивала их от Миканора ногами, и бедные девушки были вынуждены удовольствоваться капитаном и полковником, найдя, что они тоже ничего себе на крайний случай.

- И вот так всю жизнь, - объявил маркграф, увлекаемый своей избранницей за дощатую перегородку. Но и там сиятельный повеса не оставил своих музыкальных упражнений. Голос его, равно как и содержание песен, оказал на военнослужащих и их случайных подруг необыкновенное и желаемое воздействие.

Подобно Виктору Панкратовичу, Шмурло и Деряба смогли лично убедиться, что женщину в Замирье можно уговорить только добром, что и было сделано и по мере сил повторено.

Песня не кончалась.

- До сих пор голосит, идол, - пожаловался утомленный Шмурло, но как раз тут песня и смолкла. Подруга Дерябы стала щипать капитана и уговаривать его хотя бы посмотреть одним глазком на прославленные действия маркграфа. Деряба долго ворчал, потом сдался, пробил мизинцем дырку в доске и посмотрел.

- Струна лопнула, новую натягивает, - объяснил он своей старостиной дочке и щелкнул ее по носику.