Дорогой враг

— Также зрение, — говорит она. — Нам нужно видеть, как это чудесное масло оживает и пузырится по краям сковороды.

Я послушно наблюдаю. А как иначе? Она полностью командует.

— Понюхай. — Делайла проводит рукой над сковородой, позволяя теплому аромату подрумянивающегося масла и хлеба окутать нас. — Так необходимо делать, особенно когда ты добавляешь специи или травы. Пахнет ли блюдо так, как должно? В процессе работы ты этому учишься. Переверни бутерброды.

Я беру лопатку из ее рук и делаю, как она попросила. Хлеб идеально подрумянился.

— Осязание. Ты должен чувствовать, какой текстуры еда. Теперь, готовя этот сэндвич, ты не будешь торопиться, ведь иначе сыр не расплавится. Слышишь, как звук стал тише? — Я киваю.

— Нам нужно добавить еще масла, убавь огонь немного.

Делайла проводит меня через весь процесс, учит контролировать температуру, готовить бутерброды, чтобы они получились такими, какими я хочу. Мы все время соприкасаемся плечами, работая слаженно для достижения общей цели. Меня охватывает чувство спокойствия. Я не думаю ни о работе, ни о внешнем мире. Не злюсь и не опустошен. Я переполнен эмоциями. Здесь, рядом с ней.

Мы раскладываем сэндвичи по тарелкам, и она протягивает мне нож.

— Вот это самое приятное. Разрезать его. — Она волнующе вскидывает брови. — Но режь только по диагонали. Резать посередине — брать на себя грех жареного сыра.

— Ох, прошу тебя, — говорю я с чувством. — Будто я могу пасть так низко. — Я делаю первый надрез, и меня вознаграждает слабый хрустящий звук, следом слегка вытекает липкий сыр. Совершенство.

— Попробуй. Откуси, — призывает Делайла с детским трепетом.

Это всего лишь сэндвич. Детское угощение. Но сейчас это что-то большее.

Я откусываю кусочек.

— Закрой глаза, — говорит она. — Скажи мне, о чем ты думаешь, когда пробуешь его.

О тебе.

Обо мне.

Как Делайла носит брекеты, как ее густые волосы собраны в тугой конский хвост, который подчеркивает округлости ее лица. Она пристально смотрит на меня золотистыми глазами через кухонный стол своей мамы.

О доме.

Как в нем безопасно.

Через все мое тело проходит дрожь. Я открываю глаза, желая отойти от кухонного островка. От нее. Но она смотрит на меня восхищенными глазами. Ждет ответа.

— Я думаю о тех днях, — хрипло говорю я. — Твоя мама кричит на нас, чтобы мы помыли руки, иначе не получим закуски. Я помню, как мы все быстро съели те бутерброды с сыром, приготовленные на гриле, и что каждый кусочек был таким же хрустящим и сочным, а твоя мама предупреждала нас, что мы обожжем себе рты из-за жажды побыстрее насытиться едой по привычке.

Делайла удерживает мой взгляд, говоря нежным голосом:

— И нам было все равно, потому что это было слишком вкусно, чтобы есть медленно.

— Да. — Воздух насыщен воспоминаниями — и нами. У меня возникает безумное желание вторгнуться в ее пространство и прикоснуться к ее щеке. Просто прикоснись к ней.

Делайла моргает, и чары разрушаются.

— Этот сэндвич почти в точности, как у твоей мамы, — говорю я, чтобы заполнить тишину. — Только лучше.

Она делает сомнительное выражение лица.

— Никто не готовит их лучше моей мамы.

— Ты приготовила.

Снова покраснев, Делайла наливает нам чай со льдом, и мы едим в относительной тишине.

— Так ты стала шеф-поваром, чтобы заставлять людей вспоминать? — спрашиваю я через некоторое время.

— Не совсем поэтому. — Она вытирает руки салфеткой. — Итак, мы согласились, что еда вызывает воспоминания, но шеф-повар делает немного другое. Он рассказывает тебе историю через еду. Если он правильно выполняет свою работу, то отправляет тебя в путешествие, заставляя ощутить вкус еды по-новому, заставляя остановиться, подумать и понять блюдо. Шеф-повар не только кормит тебя, но и доставляет удовольствие. Он проливает свет на блюдо.

Жар проникает под воротник рубашки, и я изо всех сил пытаюсь взять его под контроль, но, черт возьми, из ее уст это звучит почти противозаконно.

Не подозревая о моей борьбе, Делайла продолжает:

— Хорошая еда — это в каком-то роде театр, но без зрителей.

— Мы оба артисты, — говорю я, вздрагивая от удивления.

— Думаю, что да, — соглашается она через секунду.

— Так почему бизнес общественного питания? Зачем его закрывать? — Ничего не могу с собой поделать. Я хочу знать ее настоящую, а не ту, какой она была раньше.

Делайла медленно и размеренно произносит:

— Когда я была в Нью-Йорке и работала поваром на линии раздач безумное количество чудовищных часов, то мечтала о своем ресторанчике, где темп работы устанавливала бы я, чтобы иметь хоть какую-то личную жизнь за пределами кулинарии.

Она ухмыляется.

— Но потом я переехала в Лос-Анджелес и открыла свой бизнес. Но столкнулась со странными прихотями клиентов, беспокоясь о вечеринках и о том, как они пройдут. Мое творчество пришло в тупик. — Качая головой, она пожимает плечами. — Я поняла, что и этого мне тоже не хочется, что и заставило задуматься. Есть ли у меня то, что нужно? Что мне делать дальше, если от мысли о постоянной работе мне становится не по себе?